Василий Ажаев - Далеко от Москвы

Крепко расцеловав Алексея, Беридзе первый вышел из дому и, не взглянув больше на товарища, чтобы не показать увлажнившихся глаз, сел в машину и уехал.

Проследив за пикапом, пока он не скрылся из виду, Ковшов огляделся и поднялся на сопку, к могиле Тополева.

Кто-то заботливо ухаживал за последним прибежищем Кузьмы Кузьмича. Серо-гранитный камень-памятник был окружен аккуратной деревянной оградой, на могиле лежали свежие цветы.

— Эх, старик, пожить бы тебе еще немного, — вслух, сказал Алексей и вздохнул. — Вот, уезжаю в Москву. Прощай, дорогой.

Он приложил ладонь к могиле, постоял так с минуту, потом спустился к бухточке, где покачивался на воде гидросамолет начальника строительства.

Забравшись в кабину, Алексей только теперь понял по-настоящему, что ему и в самом деле предстоит далекое путешествие. Он попросил пилота вести самолет низко над трассой.

Со сложным чувством волнения, радости и светлой грусти смотрел он на стремительно сменявшиеся картины созидательного боя за нефтепровод. Трасса жила! Перед ним развертывалась та самая полнокровная жизнь, о которой с такой болью, с такой тоской мечтали они с Беридзе, блуждая зимой по трассе, существовавшей тогда больше в чертежах, чем в действительности.

Строительная площадка на сотни километров обозначалась ровной просекой и тремя четкими линиями внутри нее: линией траншеи и либо параллельной линией трубопровода, либо вытянутых в нитку, но еще не сваренных труб. С этими двумя линиями то скрещивалась, то расходилась линия дороги.

Во многих местах вдруг пропадала то линия траншеи («Много еще копать», — вздыхал Алексей), то линия трубопровода («Уже уложен в траншею, хорошо!»). В отдельных местах оставалась только линия дороги, и вдоль нее чернели квадратные штабеля труб («Батюшки! До сих пор они не развезли труб. Скандал! Торопиться надо, ох, торопиться!»).

И внизу торопились, Алексей знал это и видел. Десятки автомашин и тракторов ползали по дороге, растаскивая трубы. Канавокопатели выгрызали траншею, выбрасывая на поверхность ровные пласты земли. Тысячи строителей и колхозников копали траншею вручную, и земля, перемещаемая лопатами, словно висела в воздухе сплошной серой лентой.

Работа сварщиков обозначалась многочисленными огоньками, видимыми с самолета даже под солнцем. Связисты заканчивали навеску проводов на установленные вдоль трассы белые столбы, похожие сверху на ровно вычерченный по зеленому полю пунктир.

Трасса жила, шумела! Шум покрывался ревом моторов самолета. Но Алексей, внезапно выхваченный из ритма жизни своего участка, явственно слышал голоса трассы: стрекотание тракторов, басовитые гудки автомашин, сварливое шипение сварочных аппаратов, возгласы и песни строителей. Ему даже казалось, что он узнает лица людей: они отрывались от работы, чтобы взглянуть на пролетавший над ними самолет.

А слева нес свои воды огромный, ослепительно сверкающий, как бы вобравший в себя все солнце, Адун, и по обе стороны от него без конца и без края простиралась тайга.

Алексей, прилетев в Новинск, не успел даже умыться и переодеться. Его перехватили возле управленческого аэродрома и велели немедленно идти на совещание к начальнику строительства.

Все в управлении уже знали о поездке Ковшова в Москву, и, пока он шел к Батманову, встречавшиеся на пути сотрудники поздравляли его и желали успеха. В коридоре Алексей неожиданно столкнулся с Женей. Она растерянно ответила на его приветствие и поспешно ушла.

В приемной, у двери в кабинет Батманова, топтался Либерман. Он был на базе, не знал про совещание и, опоздав, не решался войти. Появление инженера обрадовало Либермана, вдвоем с ним он почувствовал себя смелее.

— На какую тему совещание? — спросил Ковшов.

— Маменька родная! Тебе посвящается! О том, как снаряжать тебя в Москву. Мы с тобой здорово опоздали, начальник выступает с заключением.

Они вошли в кабинет вместе. В помещении было очень душно в этот час заката. У многих лица блестели от пота. Батманов, по своему обыкновению, расхаживал вдоль длинного стола.

Он поздоровался с Алексеев, окинув холодным взглядом пробиравшегося на свободный стул Либермана.

— Повторяю, речь идет об отчете перед Москвой, — громко сказал Батманов, пристально посмотрев на Ковшова. Опаленный солнцем, в клетчатой ковбойке и покрытых пылью сапогах, он был здесь как-то не на месте и словно ждал немедленной команды вернуться туда, откуда появился. — Мы не бездельничали и должны ясно, вразумительно рассказать, что нами сделано для войны, для страны, для народа. У нас крупное хозяйство, миллионные средства, огромные людские ресурсы — пустячками нельзя отделаться. Каждый понимает — спрос с него сейчас не только перед непосредственным начальником, но и перед правительством. Стоять перед правительством и отвечать ему нелегко. Надо подумать, что сказать и как сказать правительству. Я недоволен выступлениями начальников отделов: они не дотянулись до уровня поставленной задачи.