Василий Ажаев - Далеко от Москвы

Ковшов продолжал обсуждать с Грубским и Карповым подробности предстоящего испытания. Умара давно мог бы идти спать, но, увлеченный приготовлениями, сидел и настороженно поглядывал то на одного, то на другого, ловя каждое слово.

— Алло, Георгий Давыдович! — снова заговорил Батманов. — Сразу же после испытания уложите Филимонова спать. Срок — двадцать четыре часа. К Ковшову приставьте няньку, чтобы кормила его с ложечки.

— Вот это правильно, — одобрил Рогов. — А то я волнуюсь: не умер бы товарищ от истощения. С кем мне тогда соревноваться?

— Ты не перебивай, я не договорил, — продолжал Батманов. — Постарайтесь, Георгий Давыдович, побыстрей побывать у Рогова. Имею подозрение, что он ест и спит сверх всякой нормы.

— У меня тоже такое подозрение! — воскликнул Алексей. — Он разжирел, как паша.

— Соседи дорогие! Поскольку завтра вроде праздник, приглашаю вас к себе на остров, — сказал Рогов и, очевидно, вполне серьезно. — Угощение будет наславу — выставлю все, чем богат мой остров.

... Спать уже не ложились.

— Участок обязан работать весь день нормально: испытание не должно снизить нашу выработку. Повысить выработку можно, не возражаю. Перерыв в работе разрешим сделать лишь к финалу опрессовки, — Алексей сказал это, заметив праздничную приподнятость Умары. — Слышишь, Магомет? Тридцать километров ты сварил, пойдешь теперь дальше. Участок у нас большой, будь здоров! Ступай-ка ты спать и выходи на смену бодрым. Покажи пример выдержки.

Умара сердито таращил глаза и вздыхал, жесткие волосы его взъерошенно торчали, он теребил ворот рубахи.

— Какой ты человек, не понимаю! — возмущенно сказал он, схватил фуражку и выбежал.

Уже за дверью он крикнул:

— Выдержка! Откуда выдержка? Сам спать ступай! Сам выходи бодрый!

С рассветом, еще до восхода солнца, участок поднялся на ноги. Бригады в сосредоточенном молчании быстро расходились по местам.

Лес по обе стороны трассы был в густом тумане, завеса его поднималась медленно и освободила пока лишь нижний ярус тайги. В кустарниках шевелились, как живые, расползаясь и всплывая кверху, белые клочья. От тумана и серого неба было сумрачно.

Алексей с непокрытой головой, в клетчатой ковбойской рубахе с засученными до локтей рукавами и в бриджах, вправленных в сапоги, стоял на пригорке, поросшем орешником. Зачесанные назад волосы его выцвели за лето и были почти пшеничного цвета; среди них потерялась седая прядь. Лицо, руки, шея стали темно-коричневыми. Алексей успел побриться, и по лицу его, свежему и юному, нельзя было предположить, что он давно уже не отдыхал по-человечески. От озерка легкий ветер приносил холодноватую сырость. Инженер поеживался и отмахивался от налетавших на него комаров и мошкары.

Два насоса нагнетали по толстым шлангам воду — из озерка в трубопровод. Трактор, тарахтя, подтащил изготовленный заводом Терехова опрессовочный аппарат на железной раме. На его манометрах скрестились сейчас взгляды всех строителей нефтепровода.

Вытянувшись за горизонт, гигантский трубопровод, полузасыпанный землей, мирно покоился в глубокой траншее, будто сказочная черная змея. Трубопровод тянулся отсюда на тридцать километров, до самого пролива. Окинув мысленно сотни раз исхоженный им путь по трассе, Алексей подумал, что эти три десятка километров — только малая часть всего сооружения; он как-то особенно ясно осознал грандиозный масштаб строительства.

Оставив подготовку опрессовки на Грубского, Алексей поехал на пикапе вдоль траншеи. Сейчас главная задача Ковшова состояла в том, чтобы добиться полного удаления воздуха из трубопровода. Испытание нельзя было начать, пока нагнетаемая вода не вытеснит воздуха до последнего пузырька.

Алексей останавливал машину возле каждого контрольного пункта и, не довольствуясь рапортом линейного десятника, лично проверял, начала ли течь из крана вода или еще выходит воздух.

Наполнение трубопровода шло к концу — уже и на крайних пунктах показалась вода.

У блокпоста на тридцатом километре — последнем километре готового участка нефтепровода — Ковшов вылез из машины, чтобы поговорить по селектору с Беридзе, все еще сидевшим у Филимонова. Пришлось подождать, пока Георгия Давыдовича разыскивали на площадке.

— Здравствуй, друг Алеша, именинник! — послышался, наконец, голос Беридзе. Он был явно в приподнятом настроении. — Большой день у нас сегодня. Я по-праздничному чувствую себя, а ты?