Арсений Ворожейкин - Под нами Берлин

— Ты что, воевал только для личного дела? — прервал я разглагольствования Афони.

— Нет, не только. Но и для своего майорского звания. Капитаном я хожу уже второй год. Сейчас приеду к себе — и меня, как участника Великой Отечественной войны, досрочно аттестуют. Здесь же, на фронте, в вашем полку, как я ни стану ишачить, а майора мне раньше срока все равно не дадут. На вещи, на жизнь надо смотреть трезво. Если сам о себе не позаботишься, то кто же о тебе позаботится?

— У этой поговорки есть вторая половина, — напомнил я. — Почему не сказал?

— Не знаю, что ты имеешь в виду?

— Но если ты только о себе заботишься, то кому ты нужен?

Афоня загадочно улыбнулся.

— Давай при расставании не будем колоть друг друга. Я поеду через Москву. В управлении кадров у меня есть знакомые…

Визг тормозов прервал наш разговор. Из легковой машины высунулась голова шофера:

— Товарищ майор, по приказанию комдива я приехал за вами. Он ждет вас у КП.

Герасимов и Василяка, уединившись, стояли невдалеке от землянки КП и увлеченно о чем-то разговаривали.

Я представился комдиву. Он, поздравив меня с майорским званием и удачно проведенным боем, спросил:

— У тебя сейчас, кажется, с халхин-гольскими самолетами сбито лично пятьдесят и больше десятка в группе?

— Да. Но халхин-гольские сейчас как-то не считаются…

— Как это не считаются? — возмутился Герасимов. — Халхин-гольские сбитые самолеты — это одна из причин, почему Япония не выступила в этой войне против нас на стороне Германии… — Герасимов повернулся к Василяке: — Готовь наградной материал на третьего Героя. За пятьдесят лично сбитых самолетов должны дать третью Золотую Звезду. А за этот бой на Ворожейкина пошлите документы на орден Суворова и обязательно представьте к награде всех остальных летчиков.

— Есть, — ответил командир полка. — Но как быть — еще нет Указа о втором Герое?

— Пока готовите бумаги на третью Звезду — должен выйти Указ о второй, Одно другому не мешает.

Майорское звание, удачно проведенный большой воздушный бой, разговор о третьей Золотой Звезде Героя, представление к ордену Суворова… Как много хорошего после тревожного волнения внезапно, разом навалилось на меня. Уже темнело, однако перед глазами все было светло.

— Часто летчик быстрее заслужит награду, чем получит ее, — продолжает комдив. — А присвоение Героя иногда в штабах тянется полгода, а то и больше. А надо бы это оформлять вне всякой очереди. Дух солдата в бою… — Николай Семенович, вспомнив о чем-то неотложном, прервал свою мысль. — Да, черт побери, забыл было, — и обратила к Василяке: — От вас надо выделить рядового летчика на учебу в высшую офицерскую школу воздушного боя. Отъезд сегодня же. Обязательно с хорошим боевым опытом.

— Подумать надо.

— Я тебя знаю. Хорошего не пошлешь. На учебу, как правило, посылают того, «что мне не гоже, на тебе, боже». — Герасимов взглянул на меня: — Султанов — подходящий кандидат?

Я впервые слышу о такой школе — высшей. А разве может быть какая-нибудь школа выше, чем школа войны? Назиб Султанов грамотный летчик и летает хорошо. Ему только воевать. Надо порекомендовать такого, кто нуждается в личной летной тренировке и в теоретических знаниях. Я вопросительно смотрю на Василяку:

— Султанов — готовый командир звена…

— И я думаю провести это приказом по полку, — поддержал меня командир но комдив разгадал нашу нехитрую уловку:

— Приказ подписан?

— Нет еще.

— Пошлите Султанова, Я его хорошо знаю. Подучится — будет еще лучшим командиром звена.

Николай Семенович, Kак бы отгоняя от себя неурядицы быстротекущей жизни, встрепенулся и, махнув рукой, указал на легковую машину:

— Садитесь. Поедем уминать.

На другой день Совинффмбюро сообщило о нашем бое:

«Восточнее города Станислав группа летчиков-истребителей под командованием Героя Советского Союза гвардии майора Ворожейкина прикрывала боевые порядки наших войск. В это время появилась большая группа немецких бомбардировщиков и истребителей. Гвардии майор Ворожейкин во главе ударной группы атаковал бомбардировщиков, а лейтенант Лазарев завязал бой с истребителями противника. Наши летчики сбили шесть немецких самолетов».

Шла вторая неделя, как наш, полк располагался на аэродроме под Тарнополем.

Погода летная. В воздухе, восточнее Станислава, с утра и до вечера бои и бои. Летать приходилось много. Уставали. Сегодня, после утреннего тяжелого вылета, когда в эскадрилье осталось только два исправных самолета, командир полка разрешил мне и Хохлову день отдыха. Да, так и сказал — день отдыха. И эта фраза прозвучала какой-то инородной, непривычной.