Арсений Ворожейкин - Истребители

Едва мы запустили моторы, как одна за другой взлетели две зеленые ракеты: отставить вылет!

Таких приказаний еще ни разу не поступало. Все вылеты на разведку проходили точно по расписанию. Озадаченные, мы с Гриневым поспешили на командный пункт. Капитан Борзяк вышел навстречу:

— Полеты на разведку до особого распоряжения отставлены.

— Почему?

— Неизвестно. Передали также: границу ни при каких обстоятельствах никому не перелетать.

— А при преследовании?

— И при преследовании.

Гринев, неодобрительно высказавшись в адрес старшего начальства, пошел звонить в разведотдел. Не добившись никакого вразумительного ответа, он с минуту растерянно постоял с телефонной трубкой в руке.

— А летчикам что же делать?

— Приказано дежурить у самолетов! — сухо произнес начальник штаба.

— Давай, Коля, заведем патефон и послушаем пластинки, — предложил я Гриневу.

Пластинок было всего четыре.

Когда все их прослушали, Борзяк спросил:

— На второй круг пойдем?

— Отставить, — сказал Гринев. — Начальник штаба, ты человек ученый, с военным образованием, с опытом. Изложи ты нам, пожалуйста, свои соображения: не начнут ли здесь японцы действительно большое наступление? Ведь Гитлер уже терзает Польшу. Если так дела у него и дальше пойдут, скоро доберется до наших западных границ. Может, японцы только этого и ждут?

Борзяк хотел отшутиться: «Вы бы, товарищ командир, написали Ворошилову, может, он вам и объяснит», — но шутка только подлила масла в огонь. И командиру, и нашему начальнику штаба, и рядовым летчикам — всем в последнее время все чаще и чаще приходили тревожные мысли о согласованных действиях компаньонов по оси Берлин — Токио — Рим. Слухи о том, что японцы сосредоточили близ границы около десяти дивизий и баргутскую конницу, невольно связывались со стремительным маршем гитлеровских дивизий на восток, в сторону нашей границы. Ни здесь, в Монголии, ни там, у западных окраин Советского государства, спокойно не было… Конечно, никто из нас не мог сказать, как поведут себя японцы, но мы думали и говорили об этом с большой озабоченностью и тревогой.

Борзяк начал выкладывать свои суждения о возможности большой войны Японии с Советским Союзом. Я его, перебил:

— Ну, раз так, то зачем же отозвали многих лучших летчиков? Это же ослабило нас здесь.

— Значит, надо, — уклончиво ответил Борзяк. — Начальству сверху видней. Мы можем только предполагать, а оно располагать.

— Дело ясное, что дело темное, — махнул рукой Гринев и обратился ко мне: — Ты знаешь, что Красноюрченко стал командиром эскадрильи?

— Нет. А Трубаченко? — встревожился я, подумав, не стряслось ли что с ним.

— Уехал в Москву.

— Все авиационное руководство сменилось, — заметил Борзяк, — начиная с полков и выше.

— Сменились даже и некоторые командиры эскадрилий, — пояснил Гринев. — Только вот не пойму: почему Красноюрченко назначили комэском. Его бы нужно за то, что он сбил СБ, судить.

— Ну, Коля, ты чепуху мелешь! Ивана Ивановича я знаю хорошо, он достоин этой должности. За ошибку получил что полагается…

В середине дня стало тепло, как летом.

От безделья в голове какая-то вялость, клонило в сон. Гринев, разомлевший на солнышке, сладко прикорнул на сене. Борзяк, проявляя заботу о командире, велел телефонисту с аппаратом уйти от палатки командного пункта подальше. Соблазненный примером Гринева, я тоже прилег.

Теперь мы научились отдыхать и в тревожной обстановке. Во всяком случае, ожидание вылета не мешало этому, как прежде.

Разбудил меня голос Гринева. Обращаясь к начальнику штаба, он говорил:

— Чует мое сердце, что-то произойдет сегодня. Поговори с Хамар-Дабой, узнай, что делается на фронте.

Борзяку сообщили, что в воздухе идут мелкие стычки с противником. Большая группа японских истребителей приближается к линии фронта, наши уже вылетели ей наперехват.

— Я говорил, что будет работенка! — воскликнул Гринев, вскакивая на ноги.

К Халхин-Голу, откуда доносился треск пулеметов и рев моторов, мимо нашего аэродрома пронеслась группа И-16. Все, кто был на КП и на стоянке, настороженно наблюдали за воздухом.

Резко зазвонил телефон.

Не спуская глаз с появившихся в далекой синеве плохо еще различаемых самолетов, мы с Гриневым начали машинально застегивать шлемы.

Борзяк, едва поднеся трубку к уху, громко крикнул:

— В воздух!

Белая стрела, похожая на гигантскую вытянутую руку, была видна километров за десять. Поперек стрелы лежал прямоугольник, что означало: противник находится с нами на одной высоте. Я взглянул на прибор: две тысячи метров. Странно. Японцы, пересекая границу, как правило, поднимались значительно выше…