Данил Казаков - Возрождение из пепла

– Вы только молчите – строго приказала она малышам – молчите, молчите, молчите! Не куда с полатей не слезайте, только в туалет. Картошку я вам тоже сюда принесу. Может, они и не придут к нам больше, может они к другим уйдут?

Мария брезгливо сгребла объедки со стола. Собак в селе не осталось, пришлось выносить их на берег озера. Там образовалась глубокая яма, откуда брали глину на печку. Крики на улице затихли. Возвращаясь, Мария мельком посмотрела туда и успела заметить детский ботинок, валявшийся на срубе колодца.

После ухода немцев дети спустились на пол, осторожно подошли к столу. Широкая лавка, стол и пара стульев показались им чужими, осквернёнными присутствие врагов. За родным раньше столом сейчас не хотелось ни сидеть, ни обедать. Они снова вернулись на свои родные полати. Мишка тяжело дышал, Мария поила сына отваром медуницы. Трава хорошая, должна помочь сыну поправиться, только бы немцы больше не приходили. Хоть одну бы ночь провести без них. Не получилось.

Мария чутко прислушивалась, благословляла каждую минуту тишины в сенках и за окнами. Долго было тихо, дети уже заснули, она и сама чутко задремала. Но тут тишину прервали громкие шаги мужиков. С сердитыми криками они поднялись по ступенькам, прошли по сеням и зашли в дом. Трое знакомых ей немцев, они затащили избитого дальнего родственника Марии Федора. Они встречались на свадьбе её сестры. Там он ловко играл на гармошке, гости дробно отплясывали, пели весёлые частушки. Сейчас он стоял поникший с большим синяком на лбу, со ссадинами на щеках и на губе. Разорванная белая рубаха оголяла его широкую с засохшими пятнами крови грудь. С завязанными за спиной руками и босыми ногами он тяжело опустился на лавку.

– Об одном жалею – устало сказал он, мельком взглянув на Марию – что не увижу, как погонят вас обратно, да не смогу ещё раз на гармошке сыграть, с моей Фросей повидаться.

Высокий солдат размахнувшись, свалил пленника на пол. Коротышка принялся бить его ногами. Федор закрывал голову руками, глухо стонал.

Рывком его снова подняли на лавку, допрашивали, где партизаны? Сколько их пришло в деревню? Где скрываются другие?

Мужик упрямо молчал, придерживая руками лохматую седоватую голову. Марие хотелось пригладить его волосы, выгнать немцев, дать ему напиться, но она ничего не могла для него сделать. Она только крепко запомнила его слова, надеясь потом, а вдруг, она сможет передать их его родным. Близнецы зашевелились, Мария погладила дочерей по голове, не давая им приподниматься. Пусть лучше спят или делают вид, что спят. В дремоте допрос перенести легче, словно во сне это происходит. Пленника повали на лавку, привязали ему ноги и руки, оголили спину и стали бить узким ремешком, выдернутым из Мишкиных брюк. Федор глухо стонал, ремень смачно ложился на его спину, покрывая её красными полосами. Красное пятно расплывалось все шире. Мария сейчас не столько жалела мужика, сколько хотела, чтобы быстрее всё закончилось. Мужика всё ровно уже в живых не оставят, так пусть его муки быстрее закончатся. Тогда и она будет меньше переживать, и дети спокойней поспят. Мария посмотрела на икону, молила её о помощи. Разве можно допустить, чтобы человека так истязали? Но богородица по-прежнему строго смотрела с рамки, словно ничего страшного не происходило. Лена не только проснулась, а подтянулась ближе к краю и через дырочку в шторе смотрела, как истязают пленного. Мужик уже не стонал, голова его свесилась до пола, покрасневшая от крови, спина уже не чувствовала боли. Мария надеялась, что пленнику сейчас уже всёровно, он там, где нет ни боли, ни страха, ни немцев. В какой то мере она даже позавидовала ему. Для него уже война закончилась, а вместе с ней и мучения. А что ждёт её и детей?

Немцы загоготали по-своему. Они волоком вытащили истерзанного пленника на улицу. Мария упорно вглядывалась в темноту, пытаясь определить, куда направились враги. По свету фонаря она определила, что немцы приволокли Федора к колодцу и бросили его там. Притихшие дома освещались синеватым лунным светом. Их берёза темнела перед окнами. Враги, к великой радости Марии, прошли мимо её дома. Они свернули на центральную улицу и пропали в темноте. Мария отошла от окна. Лена тихо спустилась с полатей, присела у тёплой печки. Светлое платье её белело в сумерках. Девочка вопрошающе смотрела на мать, потом опустила голову, сжалась в комочек.

– За что они его? – прошептала тихо, боясь разбудить детей. – Он партизан или пришёл от наших? Куда они его дели?