Николай Новосёлов - Опаленные войной

Настал прощальный вечер. Петро и Люся ушли за линию постов, подальше от любопытных глаз. Облюбовали на краю поляны раскидистую березу и уселись под нею. Место глухое, едва ли сюда мог кто заглянуть.

Разговаривали мало. И о чем было говорить? Объяснились они давно, еще зимой, когда Люсю ранил полицай. Между ними шел разговор молчаливый, им только одним понятный. В этом разговоре имело значение все — и особый поворот головы, и мягкое движение руки, и тихая улыбка, и невольный вздох.

Сидели плечом к плечу, слушали сонное дыхание листвы над головой и неугомонный треск кузнечиков.

Петро одной рукой обнял Люсю, покрепче прижал к себе, и она доверчиво положила ему голову, на плечо, ласковая, всегда улыбчивая и понятная-понятная, как никто другой. На коленях у них лежали не цветы, а холодные автоматы, неразлучные спутники и надежные защитники.

Листья березы трепетали от легкого ветерка. Покачивались коричневые сережки, бесшумно ударяясь друг о друга. По небу плыли белые кучистые облака. Они то наплывали на солнце, и тогда на поляну набегали прохладные тени, то опять уходили, и солнце снова заливало поляну. Поодаль выстроились, словно богатыри в островерхих шлемах, сосны — одна к другой, стройные, одинаковые, будто на подбор, и охраняли тишину.

На опушку выскочил заяц. Сел на задние лапы, старательно умылся и уставил любопытные бусинки глаз на людей, навострив уши. Петро, боясь пошевелиться, чтобы ненароком не спугнуть его, прошептал:

— Смотри, смотри — прямо, вон у сосенки! Видишь?

— Зайка! — радостно вздохнула Люся. — Какой забавный! Иди сюда, мы тебя не тронем!

— Его, наверно, друзья ждут.

— У него есть друзья?

— А как же!

— Я думала только волки да лисы.

— И волки есть, конечно, без волков не обойдешься — они везде есть.

У Петра онемела нога, захотелось поудобнее ее повернуть. Но с колен соскользнул автомат и упал на землю. И хотя звук был негромкий и глухой, зайчишка вздрогнул и рванул вдоль опушки. Петро озорно свистнул вслед, а Люся спросила:

— После войны в Брянске останешься? Или в Вольск уедешь?

— Где ты, там и я.

— У нас в Брянске хорошо.

— Я степняк, но Брянск мне нравится.

Разговор велся обо всем и ни о чем. Утром Люся уходила из отряда. Она пристроилась в середине цепочки — в мужском сером пиджаке, в синей юбке, в кирзовых сапогах. За спиной вещмешок, на груди немецкий трофейный автомат. Именно такой она ему и запомнилась. Люся выбежала из цепочки, приблизилась к Петру и поцеловала его, никого не стесняясь.

Петро терпеливо ждал ее возвращения. По рации было передано, что документы в штаб фронта доставлены, и группа партизан, отдохнув немного, ушла обратно.

И вдруг из штаба фронта поступил запрос:

«Давыдову. Доложите, что известно о судьбе группы».

Давыдов рассердился. Странно! Это они должны сообщить ему, что им известно о разведчиках. Ясно было одно — с партизанами приключилась беда. Старик, узнав об этом, бросился к комбригу. Давыдов усадил его на ящик из-под патронов, заметил:

— Держись, Старик!

— Я держусь. Но я возмущен, что от меня скрывают радиограмму. Люся для меня самый близкий, человек на свете, вы об этом отлично знаете.

— Мне до вчерашнего вечера и говорить-то тебе было нечего, — медленно проговорил Давыдов.

— Что же с ними?

— Видишь ли, друг, все мы ходим на острие бритвы.

— Знаю!

— Люсю казнили фашисты.

Петро застонал. Некоторое время он сидел не шевелясь. Давыдов молчал. Когда миновало первое горькое помутнение, Петро хрипло попросил:

— Расскажите.

— Линию фронта они перешли благополучно. Углубились в тыл и неожиданно напоролись на гитлеровцев. Погибли все. Раненую Люсю взяли в плен. Пытали. Говорят, перед смертью она сказала: «Я партизанка и комсомолка. Больше вы от меня не добьетесь ни слова!»

Через месяц Давыдов послал разведчиков под Карачев.

…Получен новый приказ — возвращаться в отряд.

Четвертый день группа Старика искала свободную лазейку, чтобы безболезненно перескочить через железную дорогу, и не могла найти. Дорога охранялась круглосуточно усиленными нарядами. Ходили патрули и обходчики, на близком расстоянии друг от друга были вкопаны бункера, в которых жили охранники. Мешали завалы. Многочисленной группе через них пройти невозможно. Гитлеровцев понять нетрудно. В Москве прогромыхали победные салюты в честь освобождения Орла и Белгорода, фронт дрогнул и покатился на запад, пока медленно, но неукротимо. Прифронтовая вражеская полоса жила судорожной жизнью, дороги приобрели особенно важное значение. Была усилена охрана. Лезть напролом через завалы равносильно самоубийству.