Анна Тимофеева-Егорова - Небо, «штурмовик», девушка. «Я – „Береза!“ Как слышите меня?..

И вот, прочтя объявление о приеме, я набралась смелости и сделала первый шаг – отправилась по указанному адресу, на улицу Куйбышева, дом 3.

Я нашла нужный дом, а заходить боюсь. Уже прочитала все плакаты, стенгазету, объявления, развешанные по коридору, а к заветной двери с надписью «Приемная комиссия» подойти все не решаюсь.

– Вы кого ждете, девушка? – спрашивает меня военный в форме летчика.

Я не видела его лица: уставилась на нарукавный знак, вышитый золотом, – эмблему ВВС. Именно такую эмблему мне через многие годы подарят летчики – узники Костринского концлагеря. Они сплели сумочку из соломы, на которой спали, и вышили на ней эмблему ВВС (пропеллер самолета) с моими инициалами: «А.Е.», Анна Егорова, и тайно передали мне… А тогда, заикаясь, я начала говорить, что очень хочу поступить в летную школу аэроклуба и вот даже заявление принесла.

– Заявления мало, – сказал летчик, – нужны рекомендации с шахты, от комсомольской организации, медицинское заключение, свидетельство об образовании и метрика. Когда все документы соберете, приходите с ними на мандатную комиссию. Комиссия решит – принять вас или нет.

Поблагодарив летчика и окрыленная тем, что начало положено, я выскочила на улицу и, не чувствуя под собой ног, помчалась в сторону Красных ворот, на шахту. В комитете комсомола мое поступление в аэроклуб одобрили, а вот в бригаде…

– И куда тебя несет нелегкая? – мрачно прокомментировал Вася Григорьев. – Лучше бы тебе, Егорова, в институт пойти учиться, а летать – пусть парни летают.

– Да куда ей, дохлой такой, лезть в летчики! От удара током еще не оправилась, – высказалась Тося Островская.

А еще задушевная подружка! Мы даже спали, можно сказать, вместе – в общежитии наши койки стояли рядом, мы работали в одной бригаде, вместе учились на рабфаке. Даже платья и кофточки у нас были «взаимозаменяемые»: одна вещь на двоих. Сегодня она в юбке с кофтой, а я в платье, завтра – наоборот. Тося мечтала стать врачом, а я еще не решила, кем быть, и на этой почве мы часто спорили. Забегая вперед, скажу – Антонина Сергеевна Островская выучилась-таки на врача и всю войну была на фронте хирургом. А тогда она очень хотела, чтобы и я шла с ней вместе в медицинский институт.

Но все споры разрешил наш бригадир.

– Она жилистая, выдюжит. Пусть поступает! – заключил он и дал мне рекомендацию.

Теперь предстояло пройти медицинскую комиссию – да не одну, а две. Сомнений было много: нас пугали какими-то лабиринтами, ямами, якобы придуманными врачами для тех, кто хотел летать. Но, к моему удовольствию, никаких лабиринтов и ям на комиссии не было. В обыкновенных кабинетах сидели обыкновенные врачи, которые прослушали, простучали нас, повертели на специальном кресле, испытывая вестибулярный аппарат, и, если не находили никаких отклонений, писали: «Годен».

Правда, на вторую комиссию из 20 человек прошли только 12 – но для меня все обошлось благополучно. Все врачи написали одно, самое чудесное из всего русского языка слово – «здорова». Теперь оставалась мандатная комиссия.

Люди, кто в военной, летной форме, а кто в сугубо штатских пиджаках, убеленные сединами и совсем молодые, вот уже который час сидели за большим дубовым столом и решали, кто достоин чести подняться в небо. Справки, характеристики, рекомендации… Груда их на столе. Читай, разбирайся – на то ты и мандатная комиссия. Но что сухие документы? Нужно посмотреть на кандидата, определить, на что он годен, задать вопросы, не предусмотренные справками.

И вот, отработав в шахте ночную смену, я помылась в душе, переоделась, позавтракала в шахтной столовой и направилась на мандатную комиссию. Располагалась она в бывшей церкви в Яковлевском переулке, что у Курского вокзала. Теперь здесь были классы и кабинеты аэроклуба. Меня долго не вызывали, и я (после ночной-то смены!) заснула, сидя в углу на деревянном диване. Но стоило услышать свою фамилию – вскочила и, не оправившись ото сна, влетела в кабинет. Надо было предстать перед высокой комиссией по-военному, доложить по всем правилам, а я только и сказала:

– Это я, Аня Егорова, с 21-й шахты…

Все сидящие за большим столом дружно засмеялись. Вопросов же ко мне было бесконечно много: спрашивали о родителях, о братьях, о сестрах, и о работе, и о географии.

– Определите долготу и широту города Москвы, – помню, предложил кто-то из дотошной комиссии.

Я подошла к карте, висевшей на стене, долго водила пальцем по меридиану и по параллели и наконец объявила. Все снова засмеялись: оказывается, я перепутала долготу с широтой.