Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава

Вытянувшись перед комиссаром, политрук пытался что-то объяснить, но от утомления то ли от обиды язык еле поворачивался, и бормотал он что-то нечленораздельное.

— Что? Язык проглотил? Вот так солдат!

— Товарищ комиссар! — наконец превозмог растерянность. подавил обиду Байда. — Поругать успеете, наказать — тоже, но перед тем надо выслушать… Да вот человека покормить, сутки не ел. — Он глазами повел в сторону сидевшего в углу напуганного Недоли.

— Что за человек? — вмешался Кузнецов, только теперь заметив постороннего.

— Один из перебежчиков… С той стороны… Отца его убили…

— И все-таки твое поведение, политрук, непонятно. Ни начальник заставы, ни комендант не знают, куда девалась твоя поисковая группа, — строго заметил Кузнецов. — Если каждый пограничник станет действовать по собственному усмотрению…

— Так сложились обстоятельства, товарищ майор. Вы же сами учили нас, что в действиях пограничника особенно важны стремительность, инициатива…

— Это как понимать? Таскать за собой незнакомого человека — это инициатива сомнительная…

— А я уже познакомился с ним и верю, что Иван Недоля поможет нам разоблачить организаторов провокаций за Збручем. Думаю, вам следует поговорить с ним…

— Хорошо. Пока приготовят ужин, точнее, завтрак, поговорим.

Беседа длилась почти до рассвета. Незамысловатый рассказ Недоли дополнил собранные по крупицам сведения из показаний агентов абвера. Когда перебежчик упомянул начальника кордона Болеслава Щепановского, Шумилов разыскал среди документов измятую бумажку и показал ему.

— Это не вы писали?

Тот долго рассматривал полустершиеся буквы.

— Я не писал. Похоже на руку Болеслава… Да, это он писал…

Так, наконец, было установлено имя «друга-пшиятеля», перебросившего в феврале предупреждение о переходе советской границы шпионом.

Ранним утром Кузнецов с Байдой и его спутником выехали в Лугины.

Тогда же возвратились на заставу и парные наряды поисковой группы, так и не обнаружив следов нарушителя.

Как позже выяснилось, Кравецкий, он же по документам рабочий Казатинского железнодорожного депо Василий Федорович Буц, действовал осмотрительнее своих друзей по шпионской школе. Натолкнувшись на пограничника, он под проливным дождем бежал по направлению к Варваровке, а потом свернул севернее и скрылся в густых зарослях на глухом разъезде. Пропустив рабочий поезд, а потом и товарный, следовавшие в сторону Коростеня, он уже поздней ночью на ходу вскочил на тормозную площадку грузового состава и к утру был на станции Коростень-Сортировочная. В простом поношенном костюме, с деревянным чемоданчиком-самоделкой, Буц не привлекал к себе внимания суетившихся по путям железнодорожников, свободно бродил между составами, выбирая нужное ему направление. В последующие дни он посетил Овруч, Житомир, Фастов и другие узловые пункты. Вояж этот по плану Шмитца предполагалось совершить после встречи с резидентом и с его помощью, чтобы на местах проверить донесение польской разведки о стратегических сооружениях вдоль южной части западной границы. И если бы не встреча на Збруче с Великжановым, так бы он и сделал. Пришлось встречу с главным диспетчером Ярченко оставить на последний день перед возвращением.

«Черт бы побрал эту двуйку!» — ругался в душе Кравецкий, утомленный переездами, недосыпанием, случайным питанием в станционных буфетах и нервным напряжением. Он знал, что в Советской стране с уважением относятся к рабочему человеку, но мысли о чекистах все-таки тревожили его душу. «Никаких военных сооружений нигде не видно. Каменные карьеры, жилые дома… И разговоров о войне не приходилось слышать. Выдумывают польские разведчики, чтобы побольше получить денег от своих хозяев. — А что? Разве я не смог бы сочинить что-нибудь о военных заводах или о большевистской „линии Мажино“? Кто проверит? — Поразмыслив немного, возразил сам себе: — Проверят, сволочи. Где-то здесь, наверное, болтается и Брауниц. А такие служат абверу не за деньги…»

С такими не очень приятными размышлениями на седьмой день после перехода границы Кравецкий подъезжал к Раздорожью. Прибыл поезд на вокзал перед вечером, но он не спешил. Сдал в камеру хранения чемоданчик и стал бродить по вокзальным помещениям, как бродит человек в ожидании нужного ему поезда. Мельком видел главного диспетчера, но в кабинет к нему не рискнул заходить.

Лениво прохаживаясь по перрону, зевая, — он действительно хотел спать и уже мысленно представлял, как завтра отоспится за все ночи, — но в то же время внимательно следил за кабинетом главного диспетчера. И когда тот в конце рабочего дня направился домой, последовал за ним через центр города к окраине.