Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава

Гитлеровцы, как и предполагал Батаев, не ожидали активных действий со стороны только что разбитого, им казалось, и отступившего противника.

— Пусть Иваны к бане готовятся! — самодовольно посмеивались офицеры расквартированных в селе подразделений. — Завтра купать их будем в… как это? Их майнен гроссе флюс, большой река Днепр!

— О, Днепр! Дас ист грандиоз!

Наступление назначено было на четыре часа. Ни артподготовки, ни сигналов, только удар с воздуха эскадрильи штурмовиков. К этому времени с севера, в обход прудов, и с юга, к району садов, подтянули ударные группы. К колхозным фермам и в центр села просочились мелкие группы автоматчиков и ручные пулеметчики, чтобы сковать находящиеся там силы, не допустить контратаки на фланги основных группировок.

Перед рассветом, когда в центре села и в районе станции взрывы бомб потрясли землю, немцы выскакивали на улицы в одних трусах, на ходу натягивали на себя обмундирование. Не каждому это удалось. Многие падали и больше не подымались. Из-за каждого дома, из-за деревьев и заборов их встречала смерть. После боя так и находили их: полураздетые лежали на улицах, под заборами, во дворах рядом с разбросанными солдатскими пожитками и награбленным добром.

С северной группой действовал истребительный батальон Евгения Байды и возвратившиеся к ночи с охраны дорог батальоны пограничного полка. Пятый батальон, понесший вчера большие потери, остался в резерве.

Антону не нравилось это, ведь бой будет за родное село, и он не находил себе места.

— А ты не горюй, — подшучивал над ним Бахтиаров, — садись и пиши историю. Иль боишься, что твоей фамилии не будет среди освободителей «Садовода»?

Узнав о ранении Маши, рвался в село Данила Коняев, еще задолго до наступления прибежал в истребительный батальон.

— Евген Савельевич, отпустите… Я под землей найду эту гадюку Ростислава!

— Не могу, Данило. Из Запорожья пригнали несколько отремонтированных танков, а танкистов нет. И задача у нас очень сложная: выбить фашистов со станции и освободить арестованных…

— Так это ж дуже добре, дядьку Евген! Давайте танк, а с Барышниками я после боя рассчитаюсь.

Истребительный батальон при помощи танков выбил противника из Дурынкина хутора и погнал к станции. Коняев не заметил, как вырвался со своей танкеткой вперед, оставив далеко позади пехотные цепи. Его внимание было поглощено темнеющим на фоне неба и все еще далеким элеватором, где томились арестованные. Решил первым ворваться туда, не допустить расправы над заключенными.

Он не слышал, как взревел над ним «мессершмитт», лишь почувствовал толчок, словно машина наскочила на глухую стену и стала торчком. Выбираясь из люка, заметил стрелка: тот лежал неподвижно, неестественно уткнувшись лицом в полусогнутые руки. И еще успел заметить, как развернулся и снова шел на него истребитель. Рванулся от танка и побежал к элеватору…

Не может он гоняться за одним человеком. Но фашистский летчик погнался…

Когда подоспели передние цепи наступающих, их танкист лежал ничком во всю длину, словно пришитый к земле пулеметной очередью.

Немцы бежали к селу Широкому, где был их штаб, оставив станцию и элеватор с заключенными. Лишь небольшая группа с ручными пулеметами закрепилась в развалинах зданий, ожидая помощи. Только к двенадцати часам вся станция окончательно была очищена от противника и заключенные освобождены. На южном участке немцы тоже были отброшены на правый берег Базавлука.

Гитлеровцы, находившиеся в центре села, отбивались до последнего солдата, лишь незначительная часть, преимущественно раненые, сдалась в плен.

Маша тоже просилась в село, к раненому красноармейцу, но по настоянию врачей ее эвакуировали вместе с другими ранеными в Запорожье.

— Не беспокойся, Машенька! Мы найдем его, обязательно найдем и сделаем с Варей все, что нужно… — успокаивала ее Марина.

И они действительно разыскали сушилку в садике. Раненый был в бессознательном состоянии. Они принесли его в санчасть. Из найденных при нем документов узнали, что Ткач Андрей Изотович всего три дня тому назад как прибыл с группой выздоравливающих в составе последнего пополнения.

С радостным возбуждением встречали в селе освобожденных из подвала на элеваторе колхозников, служащих, которых уже не чаяли видеть.

Но не в каждую хату принес этот день радость. Мать Данилы Коняева упала на колени перед трупом сына. Ее маленькое морщинистое лицо мокро от слез, побелевшие губы что-то шепчут… А сколько матерей лишены и этого последнего утешения! Вот уж роют на площади против школы братскую могилу. Лягут в нее защитники родной земли, никем не оплаканные, а их матери долгие годы будут скорбеть над холодными листочками, печальными вестниками смерти.