Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава

— Это как же понимать — не вернусь? Такого права тебе никто не давал!

— Что-то я не слышал, чтобы война о правах спрашивала. Где война, там и смерть рядом бродит.

— А ты не думай о смерти! С такими думками, дорогой Тагир, до победы не дотянем. А мы еще должны с тобой нашу границу восстанавливать. Обязательно!

— Это точно, товарищ комиссар, и не о смерти я думаю, а о том. что если уж умирать, то настоящим человеком… Коммунистом!

— Правильно, сержант! И рекомендацию тебе мы с капитаном дадим. А заявление оставь у парторга и считай себя коммунистом.

Тут же заявления о приеме в партию написали Иванов и Хромцов.

Когда все было готово, Байда заглянул к брату: решил взять кое-кого из земляков. У Евгения застал Машу и Коняева. Измученная всем пережитым, Маша коротко повторила Антону свой рассказ.

— Вот и собираюсь пробраться с ними в село, — сказал Евгений.

— Никуда ты не пойдешь, товарищ командир батальона. Со мной пойдут, за тем и пришел.

За внешней грубостью и резкостью братья старались скрыть свою боль и тревогу. Суровая действительность детских и юношеских лет не приучила их к нежностям. Но когда разведчики вытянулись цепочкой за Машей. Антон приотстал, горячо обнял брата, постарался успокоить:

— Не тужи, брат, завтра вызволим Аннушку… И Барышники не уйдут от нас. Под землей сыщем…

— Только не лезь ты, ради бога, на рожон! Пойми — нам сейчас выстоять надо, это главное, а все остальное будет. Не на такой закваске мы строили жизнь, чтобы сковырнуть все с налета…

Шли по неглубокому, поросшему кустарником оврагу, отделявшему в дореволюционные времена земли помещика Фризина от крестьянских наделов. Вот слева, к югу, уже чувствуется сырость — здесь начинается поросшая шелюгой лощина, а дальше — пруды. Изредка над селом и в районе станции тишину нарушают автоматные и пулеметные очереди. Непривычная к фронтовой обстановке, Маша каждый раз вздрагивает и пугливо втягивает голову в плечи. Ей кажется, что все пули летят сюда, в овраг, и в первую очередь в ее мужа «И куда ему, такому, в разведку соваться? Торчит, как элеватор…» Ей даже обидно стало, что Данила не в меру вырос, будто он сам захотел этого…

Коняев тоже беспокоился. Когда Маша заявила в батальоне, что должна возвратиться в село, чтобы спасти спрятанного в сушилке красноармейца, побоялся пускать одну, сам вызвался помочь ей. А повернулось по-иному…

«И совсем это не женское дело», — подумал и, приблизившись к Байде, зашептал:

— Слышь, Антон… Мы с Машей здесь свернем…

— Нет, Маша сама пойдет, я ей все объяснил, а ты с нами. Может, «языка» придется на плечах тащить, вот и пригодится твоя сила… — пошутил Байда и серьезно добавил: — Женщине одной безопаснее. Нарвется на патрулей— скажет, что к матери холила.

Постояли, проследили, как легкой тенью скользнула Маша через лощину и скрылась среди уцелевших деревьев, а потом двинулись дальше. Против крайних домиков Дурынкина хутора овраг упирался в шоссейную дорогу на Днепропетровск. Залегли. Противник, видимо, порядком измотался в боях, отдыхал, лишь в районе станции слышны были людской говор, шум машин. Какие-то передвижения совершали механизированные части. Надо было подобраться ближе, и Байда послал Иванова и Тагира разведать дорогу. Те тут же исчезли и через несколько минут так же неслышно появились в овраге.

— Дорога свободна, товарищ комиссар, но вот немного в стороне крытая машина стоит. И часовой около нее зевает. Что-то она понравилась мне, эта машина. А вдруг там генерал отдыхает! Можно познакомиться с ним? — докладывал Байде Иванов.

— Что ж, попробуем познакомиться, ведите.

Распластавшись на земле, разведчики переползли шоссе и опустились в небольшую балочку. Невдалеке, действительно, стояла машина. Часовой обошел ее вокруг, что-то напевая, и присел на буфер.

— Еще и поет, как будто в своем хаузе расположился, — не сдержался Иванов.

— Спокойно… Данька, приготовься. Попробуем угнать машину. Иванов и Нурмухаметов, снять часового, проверить кабину шофера…

Решение возникло мгновенно. Коняев недовольно крякнул, мыслями он был с Машей. Однако смолчал. А Иванов и Тагир уже подбирались к часовому…

Когда Байда подбежал к машине и рванул на себя заднюю дверцу, послышался окрик:

— Вер ист да? (Кто там?)

В следующее мгновение молодой, но уже лысоватый гауптман (капитан), откинувшись на какой-то ящик, пытался достать из кобуры пистолет, но направленный в грудь автомат Байды парализовал его действия, лишь дрожащие руки сами, без команды, поползли вверх. По примеру своего командира что-то писавший при свете маленькой лампочки обер-ефрейтор тоже поднял руки. Вскочивший вслед за Байдой Иванов обезоружил и связал немцев. Все произошло так неожиданно и быстро для хозяев машины, что они не могли опомниться и бессмысленно пялили глаза на зеленые фуражки, беззвучно шевеля губами. Наконец обер-ефрейтор судорожно глотнул воздух и заговорил по-русски: