Анатолий Баюканский - Заложницы вождя

Передние ряды остановились перед высоким забором, по обеим сторонам от него вдаль уходил глухой забор с остро заточенными бревнами — палами. Напрасно яростно ругался свирепый офицер в смешной фуражке с наушниками, напрасно конвоиры подталкивали женщин прикладами, никто не желал двигаться дальше. Гретхен спросила соседку:

— Анна, ты — длинноногая, что там впереди? Почему остановились? Я совсем замерзла. Да и Эльза вся дрожит. Нас не пускают?

— Наоборот, приглашают. Клоунада! — зло буркнула Анна. — За что боролись, на то и напоролись. Добро пожаловать! Тюремные ворота, солдаты на вышках. Колючая проволока. Курорт «Боровое». Эренрайхи всегда туго соображали.

Гретхен, не желая дальше выслушивать отповедь зубастой Анны, приподнялась на носки, попыталась разглядеть часовых и ворота, ничего не увидела, кроме чужих спин. Подхватив Эльзу, стала настойчиво пробираться сквозь толпу. Мысленно журила не горемычную свою судьбу, а длинноногую Анну. Соседка и там, на родине, не больно-то дружила с их семьей, считала Эренрайхов неровней, а на деле просто завидовала их душевному согласию и зажиточности. «О, майн готт!» — встрепенулась Гретхен. — О каких мелочах она, оказывается, еще способна думать в пору страшных катаклизмов. Ничего, ничего, все минет. Как сказано в Библии: «Долготерпеливый лучше храброго, и владеющий собой лучше завоевателя города». Хотя… пора перечеркнуть прошлое, поставить на нем крест. Все забыто и никогда не возвратится. Не красовался на берегу Волги их каменный дом, не полнились зерном их закрома, да и она, Гретхен, никогда не была молодой, привлекательной, полнорукой, дебелой, идеальной немкой, для которой святы три понятия: «Киндер, кирха, кухня». Непостижимо тяжко сознавать: все это было да сплыло, ушло, как уходят на Волге льды во время полноводья. Ведь совсем недавно, перед войной, ее щеки излучали румянец, как свежеиспеченные булки из пшеничной муки-крупчатки. Со своим необыкновенным румянцем во всю щеку Гретхен порой боялась сглаза — подолгу не выходила на улицу, дожидаясь, когда уйдут со своими ухажерами Анна и ее подружки. По утрам Гретхен обычно долго молилась, прося Господа об одном: остановить время, сохранить семью, дочь, мужа. Не беда, что соседи за глаза называли их семью «колдунами», лишь бы Михель столь же страстно любил свою женушку. Как он любовался, бывало, ее налитым телом. Обнимая, шутил: «Твоя задница похожа на асфальтовый каток». Михель все сравнивал со строительной техникой, ибо служил в колхозе имени Вагнера бригадиром строителей…

Гретхен и Эльзе наконец- то удалось протиснуться вперед, к самым воротам. И у женщины подкосились ноги. Их действительно пригнали к воротам самого настоящего советского концлагеря. С первого дня войны в газетах писали о немецких концлагерях. Ходили, правда, слухи, что подобное есть и у Советов. И вот он наяву — два ряда колючей проволоки, бараки, вышки для часовых. Однако главный ужас был не в этом. К часовым Гретхен успела привыкнуть. Женщину поразило иное: над бревенчатыми воротами была прибита дощатая вывеска, на которой черными прописными буквами было выведено слово «СИБЛАГ». Что означало сие типично сибирское слово, Гретхен не знала, зато значение его разъяснила красноречивая надпись на плакате, прибитом к забору: «Заключенный! Помни: добросовестный труд для фронта — единственный путь к досрочному освобождению!». «Заключенный!» — Кровь ударила в голову Гретхен. — Разве их уже осудили? Когда это случилось, что-то запамятовала? Сотрудники энкеведе, распахнув двери их дома, объяснили: «Переселение колхозников проводится в виду того, что фашистские войска начали наступление на Волге. Нужно спасти советских немцев, им не простят сотрудничества с большевиками». Никто, помнится, агитаторам не поверил, но что было делать, сила солому ломит. Но с какой целью арестовывали мужчин? Забрали Михеля, уходя, он растерянно улыбался. Чем провинились перед советской властью они с Эльзой? Все это как-то сразу приоткрылось перед мысленным взором Гретхен, она пошатнулась. Неожиданно, впервые в жизни закружилась голова, закачалась под ногами земля. Последнее, о чем подумала Гретхен: «Нельзя упасть на глазах толпы, это — неприлично». Нащупала плечо дочери, оперлась на него. И вдруг неведомая прежде сила остро ударила в голову, и все вокруг померкло. К счастью, соседка по деревне толстая Маргарита и продавщица Игнесса успели подхватить ее под руки.

Эльза, ничего не понимая, схватилась за платье матери.