Анатолий Баюканский - Заложницы вождя

На следующий день в управлении НКВД капитан Кушак снова был приглашен в кабинет начальника горотдела на доверительную беседу. Имант Иванович рассказал об агенте, с которым ему отныне предстояло вести работу по выявлению вражеской группы среди немецких ссыльных. Кушак понял, почему так свободно вела себя Цецилия в присутствии полковника Калныша, обрывала его, ставила вежливо на место. Цецилия происходила родом из семьи немецкого коммуниста, который в тридцатые годы вынужден был бежать из Германии в Советский Союз, опасаясь преследований гестапо. Старый коммунист, один из организаторов восстания в Гамбурге в двадцатые годы, воспитал дочь в духе идей товарища Сталина. После учебы Цецилия была направлена в специальную школу НКВД, работая агентом в Германии, сотрудником наркомата. Во время войны получила назначение в действующую армию, где была переводчиком в СМЕРШЕ, а также вела пропагандистскую работу среди немецких войск, как говорили тогда, работу по разложению войск противника. Об остальном капитан Кушак догадался сам. Коль сам Иосиф Виссарионович занимался этими предателями, то высшее руководство НКВД, конечно, продумало все до мелочей. Вероятнее всего, когда началось массовое выселение пособников врага из Республики Поволжья, секретного агента Цецилию доставили из Москвы, а быть может, даже из самой Германии, и незаметно внедрили в разношерстную, разволнованную и ничего не замечающую толпу ссыльных, с ними, в одном эшелоне Цецилия и прибыла в Сибирь, естественно, не вызвав никаких подозрений.

«Что ж, поучимся у столичных», — удовлетворенно подумал Кушак, — тщательно запер все четыре ящика письменного стола, сдал деловые бумаги под расписку в секретную часть. Капитан Кушак не без сожаления вернул коменданту горотдела табельное оружие, без которого сразу почувствовал себя сиротливо.

Когда все формальности были соблюдены, Кушак зашел в кабинет следователей, чтобы попрощаться с сотрудниками, с которыми успел сдружиться. Каждому пожал руку, а молодого следователя Герасимчука, недавно прибывшего с фронта по ранению, потрепал по кудрявым волосам и, чтобы слышали все сотрудники, беспечно проговорил:

— Не скучайте без меня, хлопцы! Вернусь из командировки, всех свожу в ресторан за свой счет. Ну, а ежели на улице попадется некто, напоминающий меня, знайте: вы — обознались.

— Мы думали, что вы едете в дальнюю командировку, — простодушно заметил Герасимчук, — за пленными фашистами, а вы…

— Меньше спрашивай, фронтовик! — Кушак шутливо щелкнул сотрудника по носу и вышел.

Когда за начальником отдела закрылась дверь, следователи многозначительно переглянулись…

— А ну, пошевеливайся! Пошевеливайся, мать вашу так и разэ-так! Ишь, раскудахтались, колонистские наседки! — Маленький офицерик в фуражке с наушниками, поочередно, то правой, то левой рукой тер замерзающие уши. — Вам здесь страна Сибирия, а не фатер-матерлянд! Небось, радовались, когда ваши арийцы пленных в газовые камеры заталкивали, а теперь ноете. У, трусливое племя!

Фрау Гретхен — худая, нервная, с глубоко запавшими глазами, крепче прижала к себе дрожащую Эльзу, заставила отвернуться от грозного офицера в фуражке, прижала лицо дочери к своей груди.

Эльза была единственным ее богатством. Гретхен ничего не могла понять — головная часть длиннющей колонны вдруг начала приостанавливаться, женщины не желали двигаться дальше. Почему? Отчего? Лично она просто мечтала, наконец, прибиться к одному месту, ноги дрожали от усталости. И немудрено — дорога от дома, от Волги, казалась бесконечной. Не представляла прежде, какая огромная у нас страна, жаль, для них нигде не находилось места. Когда их выселили из Республики Немцев Поволжья, сославшись на то, что фашисты вышли к Волге, предполагалось, что немецкие семьи поселят в тыловом городе, но… Сначала их привезли в Среднюю Азию, не в город, даже не в кишлак, а ночью высадили посредине огромного поля. Стояла осень, неделю шли дожди, грязь была такой, что ноги буквально разъезжались в разные стороны. Почти месяц ютились они на этом безлюдном поле, видели только над головами степных стервятников. Высушили поле своими телами, осмотрелись, доели запасы. Солдатам, что охраняли ссыльных женщин, каждое утро привозили на верблюдах откуда-то из-за кургана горячий обед, их же кормили «сухим пайком» — заскорузлым хлебом и протухшей водой. Никто ничего не знал, зачем их сюда пригнали? Что будут делать? Долго ли? У женщин создалось впечатление, что о них просто забыли. Но однажды под утро в степи появился конный обоз. Их спешно погрузили на подводы. Привезли на крохотный полустанок с непонятным казахским названием, вновь загрузили в «телячьи» вагоны. Стены их были рассохшими, истрескались, ветер гулял от стены к стене. Окна оказались забранными стальными прутьями, в углах вагонов стояли оцинкованные ведра, на деревянных крышках — язвительная надпись «ватер-клозет». И опять застучали колеса, замелькали за окнами бескрайние степи, кишлаки с круглыми шатрами, причудливые городские мечети. За трое суток, несмотря на их просьбы, им ни разу не дали размять ноги, хотя порой стояли по часу. Наконец прибыли в загадочную Сибирь, высадились на шумной станции на берегу широкой реки под названием Обь. И вот уже три с лишним часа, навьюченные мешками и свертками, бредут по едва различимой в снежной метели дороге в неизвестность — промерзшие до костей, голодные, абсолютно ничего не понимающие.