Владимир Малыхин - Наследник

Серпуховки.

Пораженный Виктор долго стоял, как вкопанный, и глядел ей вслед. Потом зло выругался, плюнул

и, опустив голову, побрел к своему подъезду.

Гости уже ушли. Анна Семеновна убирала со стола. Услышв звонок, она открыла дверь и, увидев

одного Виктора, спросила:

— А где же... Маша?

Он передернул плечами и криво ухмыльнулся:

— Они не пожелали... Они объявили, что... не готовы к этой встрече...

Анна Семеновна некоторое время молчала. Потом вздохнув, проговорила:

— Я так и думала... Но ничего, перемелется — мука будет. .

— Я не мельник, — буркнул Виктор. — Пусть делает как знает. . Мне мука не нужна...

За окнами сверкал фейерверк и гремели салюты. Москва праздновала Победу.

* * *

Возвращаясь однажды рано утром с работы домой, Виктор неторопливо шагал по еще сонным

замоскворецким улицам и переулкам. Дрожащие круги от уличных фонарей бледно освещали

тротуары, стены домов, дощатые заборы, золотую осеннюю листву на ветвях деревьев. Когда он

вышел на Малую Ордынку, все фонари вдруг разом погасли, но сразу же ярче засветились голубым,

желтым, розовым светом многие окна. Там люди собирались на службу, в школу, в магазин. Кто-то

завтракал, брился, пудрился, красил губки, укладывал тетрадки и учебники в школьный ранец или

портфель.

Под его ногами шуршали опавшие листья, из соседних дворов доносилось разноголосое

щебетанье проснувшихся птиц, широкая, розовая полоса зари постепенно гасила, похожие на лунные

брызги, уже неяркие звезды.

Вдруг Виктор услышал крик женщины. Она звала на помощь. Он прислушался. Крик доносился из

двора одного из соседних домов. Виктор бросился на крик, вбежал во двор ив дальнем углу увидел

двух парней, которые пытались то ли ограбить, то ли изнасиловать отбивавшуюся от них женщину.

Через несколько секунд он с криком "Гады! Подлецы! — уже наносил им удары. Он бил их не целясь,

куда попало: в затылки, спины, лица... От неожиданности они растерялись. Но это длилось недолго. И

вот уже Виктор ощутил сильные удары в грудь, потом в лицо. Ближайший к нему парень дыхнул на

него винным перегаром:

— Ты что? Псих?! Житуха надоела?!

Виктор схватил его "за грудки и, задыхаясь от ярости, зашептал:

— Бандюга! Сволочь! Стрелять вас... гадов!

Почувствовав, что кто-то пришел на помощь, растерзанная женщина вскочила со скамейки и

вцепившись руками в волосы одного из парней, закричала:

— Фашисты! Насильники!

С того мгновенья, когда Виктор набросился на парней, прошло не более двух-трех минут, а на

крики женщины и Виктора уже распахивались многие окна, где-то хлопнула дверь, послышались

голоса людей.

— Копченый! — хрипло крикнул своему дружку парень, которого схватил Виктор.

— Шухер! Обрываемся! — и блеснув сумасшедшим взглядом на Виктора, опять дыхнул

перегаром:

— Пусти, псих! А нет — порешу! Гад буду — порешу!

Но Виктор только крепче стиснул пальцы на лацканах его пиджака:

— Нет, бандюга, не уйдешь!

Парень резко рванулся в сторону и, сильно ударив Виктора в грудь, вырвался из его рук. Но

Виктор опять настиг его у забора. В тот же миг он почувствовал, как в его бок вонзилось длинное

огненное жало... Хватаясь руками за шершавые, занозистые доски забора, Виктор, теряя сознание,

медленно сполз на землю. Что-то, плача, кричала истерзанная женщина, во дворе уже появились

жильцы дома и прохожие, на улице раздался милицейский свисток.

* * *

Врачи долго боролись за жизнь Виктора Дружинина. Первое время у него днем и ночью дежурили

Анна Семеновна и Маша. Но Маша всегда спешила уйти пораньше, чтобы не встретить мать Виктора.

Маша убедила себя в том, что не имеет права смотреть ей в глаза. Анна Семеновна, понимая в

глубине сердца состояние Маши, все же не могла понять, откуда у нее такая душевная черствость к

ней, его матери. "Ведь бывают же моменты в жизни, когда все остальное должно уйти на задний план,

— думала она, — ведь именно такой момент и настал сейчас". Анна Семеновна была уверена, что

встреча у больничной койки Виктора опять сблизит их и все будет по-прежнему. Но Маша

продолжала ее избегать. Несколько раз у койки Виктора дежурила Зоя Кузнецова. Однажды она

пришла к Маше и попросила:

— Разреши мне подежурить ночью у него. Рука у меня счастливая и глаз хороший. Разреши. А?

Маша устало проговорила:

— Подежурь, Зойка. Сил моих больше нет. . Измоталась... Кстати, он о тебе спрашивал, где,