Николай Шахмагонов - Сталин летом сорок первого

Он, правда, не уточнил, чьего сына. Может, он просто велел Аннушке беречь её сына.

А дальше запомнилось, как мать подхватила его, поспешно втолкнула в какую-то тёмную комнату, где был в полу люк. Они спустились в подпол, и мать тут же, при помощи какого-то хитрого приспособления, завалила за собой вход. Встретила сырость подземного туннеля. Они пошли куда-то в глубину и через некоторое время выбрались в лес. Мать снова довольно сноровисто произвела какие-то непонятные ему действия, и выход из туннеля исчез из глаз. Лишь теперь он понял, что помещик, у которого они жили, всё хорошо продумал, оборудуя этот тайный выход далеко в лес.

В лесной чаще они с матерью, по существу, спасённые этим инженерным устройством, просидели дотемна. Мать плакала и что-то причитала. Едва стемнело, они пошли полем к другому лесу, темнеющему вдали. Лес пересекала глубокая балка, по которой они выбрались к таинственному месту – к огромным белым валунам. Часто они с матерью, когда хаживали по грибы да по ягоды, подходили к тем загадочным валунам. Вспомнилось, как он лазил по ним. Откуда могли взяться в тех краях огромные камни, если на многие километры ни одной горы или горочки – всё поля да леса. Жутковато было возле тех камней, жутковато от какой-то глубокой тайны Вечности, тайны Вселенной.

Вспомнив о тех валунах, Посохов хотел расспросить о них попутчика с бородкой – он-то небось знал что-то такое, чего не знали другие. Но тот неожиданно извинился, что не может продолжать разговор, и скрылся в купе. А Посохов, оставшись у окна, предался воспоминаниям.

…Они всё дальше уходили от родного села. Мать о чём-то думала и нашёптывала негромко:

– В Скородумово к бабе Маше? Нет, нет… Опасно. А если в Пирогово к тётке?!

Под утро пошёл дождь, мелкий, надоедливый, осенний.

– Мам, холодно, я весь промок, – говорил Мишутка.

– Ну что ж, тогда бежим к тётке Нюре в Пирогово.

В темноте подкрались к дому и едва достучались. Громко-то мать дубасить в дверь боялась. Зачем внимание соседей привлекать? Постучала в одно окошко, затем в другое, и наконец кто-то отодвинул занавеску и приоткрыл форточку:

– Хтой-то там?

– Я, тёть Нюр, это я, Аня.

– Чой-то? А-а… Бегу, бегу. Ступайте к двери.

Отогрелись в тёплом доме чаем, Мишутку отправили на печку к хозяйским детям. Но он не мог сразу уснуть, слушал. Мать куда-то собиралась, а тётка и дядька её отговаривали. Доносилось приглушённое:

– Нет, я должна, должна…

– Да ведь опасно же…

– Я должна…

Вскоре скрипнула входная дверь. Ушла мать в ночь, в дождь.

Когда Мишутка проснулся, её ещё не было. Сели завтракать, а потом тётка Нюра, взяв коромысло, отправилась к колодцу – там место сельских новостей.

Вернулась испуганная, расплескав всю воду. С порога сообщила:

– В Спасском-то, в Спасском дом барский сгорел и там, сказывают, комиссар сгорел – не успел выбраться. Это тот, которого тамошний барин подранил. – А потом тихо так сказала, обращаясь к Мишутке: – Поймали, сказывают, твою мамку-то, сказывают, поймали и прибили. Тебя, сказывают, теперича ищут.

И уточнила, что подручный комиссара приказал доставить к нему буржуйского отпрыска живым или мёртвым.

Мишу весь день прятали на гумне, а сами, видно, совет держали – что делать-то? Прознают, что родичи в Пирогово, придут и быть беде. Решили, что надо ему скрыться. А как? Вроде и не по-людски, вроде и не по-русски, да только ночью муж тётки отвёл его далеко от деревни. Благо потеплело и дождь прекратился.

Остановились близ города, и сказал дядька на прощание:

– Ты, Мишаня, забудь, из какого села идёшь и как звать мамку твою. А пуще всего забудь имя барина. Не то, так я думаю, не сносить тебе головы. Не сносить…

Он смахнул со щеки слезу.

– Вот тебе, Мишаня, посох на счастье. Я с ним на заработки в город хаживал. Ступай, поищи приют. Я б сам тебя туда отвёл, да как бы лишних вопросов не стали задавать. Как отвечать? А ты ничего не знаешь, ничего не помнишь! О барине совсем не поминай! Да и мамкино имя тоже забудь, надолго забудь. Понял? Говори, что давно бродяжничаешь…

Всё «забыл» Мишаня, хотя как совсем-то забудешь, если фамилия помещика была чем-то созвучна с названием реки, на которой стояло село. Река Теремра! И вот теперь услышал, что это – Терем Бога Ра!

От реки и пошла такая непривычная для тех мест фамилия. В селе много было Савельевых, Тулиновых, были, как водится, Ивановы.

Как сквозь туман, окутавший прошлое, прорезывалось то, что произошло. Прямиком пошёл в город, но, напуганный предупреждениями, что его ищут каратели, долго ещё по улочкам бродил, хотя чего ж им в городе-то искать? Вот уж и день новый занялся, осенний день. Городок, название которого теперь уж стёрлось в памяти, утопал в золотистой листве.