Сергей Антонов - В городе древнем

Больше всего Степанов боялся не нападения скрывавшихся, как говорили, еще кое-где в лесах бандитов и не волков, обнаглевших до того, что в поисках пищи забредали на окраины Дебрянска. Больше всего он боялся какой-либо катастрофы — хотя бы и пустяковой — с упряжью. Порвется какая-нибудь постромка или — как она там называется? — другая непременная штуковина из лошадиной амуниции — что он будет делать, да еще под вечер? Встречных, кто бы мог помочь, не дождешься — пока ни один не попался. И чем ближе к ночи, тем менее вероятной будет такая встреча. Кто потащится в город на ночь глядя?

Понимая, что лошадь все же отдать придется, сторож перед отъездом проверил, насколько хорошо Степанов знает, как проехать в Костерино и Верхнюю Троицу, где колхоз имени Буденного, и в Красный Бор. Выяснилось, что Степанов, в чье распоряжение он отдает лошадь, о том, где находятся эти села, имеет весьма смутное представление. Тогда сторож как мог понятнее растолковал ему, по какой дороге надо ехать, где свернуть, где не сворачивать, где могут быть еще не наведены мосты и как тогда объезжать. Под конец спросил:

— Оружие-то тебе дали?

Степанов в удивлении посмотрел на него: «Всерьез? Шутит?» Но сторож, видимо, не шутил.

— Зачем оно мне?..

— И то верно: никого еще не убили, слава богу. Крой, Степанов!

Лошаденка трусила рысцой, телега, покачиваясь, катила по торной, мягкой дороге. Проезжал он черные пепелища с одинокими печами, деревни в пять — восемь изб… Некоторые села и деревни возродятся на своих исконных местах, некоторые навсегда исчезнут с лица земли, и только из рассказов старших молодые будут знать, где стоял родной их дом… И много еще лет, распахивая уже совсем не новину, плуги тракторов будут натыкаться на остатки кирпичных оснований печей, будут выворачивать из суглинка на свет божий чугунки, кастрюли, ложки, и уже не вспомнить никому, кто жил здесь, кто явился здесь в мир на радость и муки, был ли чем знаменит, прославив свое селение, или просто жил, честно исполняя свой долг…

Костерино стояло километрах в восьми от дороги в Верхнюю Троицу, нужно только свернуть вовремя. Раньше было — второй поворот направо после того, как выберешься из перелеска. А теперь… Так много появилось неизвестно куда ведущих дорог, проложенных в ходе боев и здесь же забытых, что приметить второй поворот на Костерино было делом непростым. Слава богу, что сторож счел необходимым вооружить Степанова точной приметой: сожженный советский танк.

Сначала Степанову попался разбитый «фердинанд», а вскоре наш танк. Свернув, Степанов нетерпеливо всматривался в даль: что за река, что за мост нужно будет возводить?

Река оказалась узкой, но бойкой: течение быстрое. Один берег крутой, другой пологий. В реке у берега торчали сваи… На берегу — бревна и щепа… Мост начали строить, но не закончили. Колея уходила влево, к небольшому мостику с дырявым настилом.

«Он, похоже, и телеги не выдержит», — подумал Степанов, но другого пути не было, и он тихонько тронул вожжи. Лошадь ступила на мостик, который затрясся, заскрипел — вот-вот рухнет! — но, как это ни странно, они оказались на другом берегу целыми и невредимыми. Вскоре Степанов увидел Костерино. Хотя заметно вечерело, он, бросив несколько взглядов на крестьянские усадьбы, безошибочно признал в Костерине деревню малопривлекательную. За дворами — ни яблонь, ни груш, ни кустиков малины или смородины. Он знал рассуждения таких домохозяев: «Посадишь яблоню, а потом десять лет жди, когда она одарит тебя яблоком. Да еще, может, вымерзнет или заяц попортит…» Сажали картошку, капусту: отдача была по сравнению с садом мгновенной. Свезешь на рынок, получишь деньгу — и живи себе! И на улице, уныло тянувшейся куда-то в поля, тоже ничего, кроме ветел. Вбил кол — сама вырастет! Жили интересами одного дня, считая, что главное — быть сытым при минимуме забот… Неприязнь Степанова к костеринцам росла.

Не успел он проехать и половины безмолвной улицы, как на дороге показалась невысокая молодая женщина.

— Не из города, не к председателю? — спросила она. — Лошадь больно знакома…

— К председателю… — ответил Степанов и назвал себя.

Вскоре лошадь оказалась на дворе, Степанов — в горнице.

— Где же хозяин? — спросил он, осматривая голые стены и случайную мебель: красного цвета комод, кушетку, обитую выцветшим зеленым плюшем, венские стулья и топорной работы табуретки.

— Спит. Пьян.

— Вот как? И часто это с ним?..