Михаило Лалич - Облава

Видричу хотелось отогнать эти противоречивые мысли о будущем — далекие прогнозы всегда казались ему недостоверными и опасными, но мысли не уходили. Точно звенья одной цепи, они текли сами по себе, катились сплошным мутным потоком и снова увлекли его за собой: кто знает, придет ли когда-нибудь время подлинного человеколюбия, когда храбрость станет излишней. И стоит ли жить в такое время?..

«Не стану думать об этом, бог с ним», — сказал он себе и до боли прикусил губу. Видрич мучился, как в тяжелом бреду, когда кошмары представляются совершенно реальными, и решил вырваться из этого бреда, взять себя в руки, опереться на что-то прочное и надежное. Рядом с ним были люди, они о чем-то говорили, но, прислушавшись к их разговорам, он с удивлением убедился, что и их мысли, мечты и речи отданы далекому будущему: одеть в камень Лим, расчистить и обработать прибрежные луга, наводнить Пусто Поле и пустыни плоскогорий…

О том, чтобы одеть Лим в камень, заговорил Душан Зачанин, заговорил не только, чтобы скоротать время; у него были и другие, более глубокие личные причины. Его брат, доктор философии Венского университета и социал-демократ Второго с половиной Интернационала, выдвинул лозунг о Лиме на выборах в 1920 году, когда победил старого лиса, радикала Рамовича, давнего приспешника Пашича [20] Никола Пашич (1845—1926) — сербский политический деятель, основатель партии радикалов, глава правительства Сербии, а затем Югославии. . В то время, двадцать три года тому назад, избирателей мало заботило Пусто Поле, так что никто даже не обратил внимание, с каким легким сердцем позабыл доктор Зачанин о своем обещании. Впрочем, он позабыл и о других обещаниях, почти обо всех позабыл или свел на нет — человек шел в гору, попал в Государственный совет и думал уже о теплом местечке в сенате, словно специально созданном для таких забывчивых депутатов. Вероятно, он попал бы и туда, если бы не грянула война. Но Душан Зачанин не мог так легко позабыть об этом обещании — ему казалось, что он сам дал его, ручаясь за брата; оно и поныне камнем лежало на его душе, как долг не только перед избирателями той поры, в большинстве поумиравшими, но и перед их потомками, уже не имевшими о том никакого понятия.

Мечта — укротить, обуздать и заставить Лим работать на людей — время от времени возникала в его голове даже в ту пору, когда никакой надежды на ее осуществление не было. И наконец именно это обстоятельство — больше, чем что-либо другое, — привело зажиточного крестьянина к коммунистам. До войны у коммунистов был такой обычай — рассказывая о Днепрострое, мечтать об осушении Скадарского озера, о Лимострое и тому подобных вещах и осуждать всех и вся за то, что не построили того или другого — не провели железной дороги вдоль Адриатического побережья, не соединили Тару с Морачей, не оросили Лешко и Чемовско поле — что ничего не делают и не думают даже делать… Зачанин во всем с ними соглашался, полагая, что уж они-то непременно возьмутся за Лим. Когда началось восстание, нашлись дела поважнее, отодвинувшие, а потом и заставившие позабыть о Лиме. И сейчас Душан Зачанин хотел напомнить, и не только напомнить, но в случае своей смерти завещать свою мечту тем, которые дождутся лучших дней.

Только он начал, как Арсо Шнайдер, взвинченный резями в желудке, думая, что ему станет легче, если он сорвет злость на других, прервал его:

— Ведь это огромная работа, страшно подумать! Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь за нее взялся. Не окупится, смысла нет!

— Как нет смысла? — Зачанин воспринял эти слова как предательство и личное оскорбление. — Получишь землю, можно будет пахать, жить.

— Ну и земля, — протянул тот насмешливо. — Горе гореванное, а не земля!

— Какая есть — выбирать не приходится. И не такая уж она плохая, как ты думаешь.

— Землей не проживешь. Раньше можно было прожить, а сейчас главное дело — машины.

Зачанин на минуту почувствовал ненависть к машинам, а потом желание как-то их перехитрить, обратить в свою пользу.

— И кукуруза машина, — сказал он, — притом самая главная, без нее и рукой не шевельнешь. Она растет на земле, а как ей расти тут, если Лим уносит всю плодородную почву, а нам оставляет одни камни? На камнях и крапива не вырастет!

— Разве кто сладит с Лимом? Ведь это сущее бедствие.

— А капитал не бедствие? — Зачанин ударил пяткой, будто раздавил змею. — И пожалуй, пострашнее, а все же люди с ним борются и когда-нибудь его добьют и устроят все по-иному.