Михаило Лалич - Облава

«Это тоже похоже на облаву, — подумал Ладо. — Пришли в движение темные силы, раздраженные человеческой сумятицей и стрельбой. Раздразнил их запах крови и шум тризны — досадно им, что они запоздали. Не могут простить земле, что не позвала их вовремя, что сама все съела и выпила, — обшаривают переметные сумы гор, когтями разрывают карманы долин, рыщут по пещерам и диву даются, что ничего нет, переворачивают все вверх дном и жалуются друг другу, что ничего не находят. Они объединяют свои усилия, тем более что и раньше были неразлучны, от одной матери родились — Киямет [66] Киямет — Судный день, конец света (турец.) . и Тиамат, Тьма и Темень, Тайфун и стоглавый гонитель облаков старый Тифон [67] Тифон — в древнегреческой мифологии стоглавое огнедышащее чудовище. , размах крыльев которого от Востока до Запада, а голова касается звезд… Пускай касается чего хочет, мне он не может уже ничего сделать! Вот покажу ему фигу и плюну в морду… Слишком мягкие у него щупальца, клювы тупые — не на таковского налетел. Даром рычит и пугает, слыхали мы и другой рык, и никто из нас не умер от страха…»

— Ты не знаешь, какое сейчас время, Ладо? — крикнул ему Шако.

— Поганое, хуже быть не может, двадцатый век — одни облавы.

— Я тебя не об этом спрашиваю, полночь прошла?

— Прошла давно, а зачем тебе полночь?

— Не нужна она мне, я просто так говорю, чтобы сон не одолел. Сейчас все спят, одни мы не спим.

Не спит и Арсо Шнайдер в Букумирской пещере, он знает, где он и как сюда попал, слышит завывание ветра в овраге, который то удаляется, то возвращается и бьет крыльями о каменные косяки входа, где Гавро Бекич сидит на страже. Шнайдеру холодно, мозолят бока дубовые ветки, болит все, к чему ни коснешься и что ни вспомнишь. Он закрывает глаза и пытается заснуть, чтобы уйти от болей и холода. Время от времени Арсо окутывает на несколько мгновений легкая пелена дремы, но тотчас доносится шепот и будит его. Васо Качак и Момо Магич договариваются, что надо сделать до того, как начнется новая облава. Землянки обнаружены, и лис Гиздич, того и гляди, кинется их искать. Хитер и ловок старый лис, надо вывести людей из-под земли, не дать ему захватить их в норах. Есть и другие тайники, есть пещеры, где можно защищаться, они вспоминают их, называют самые подходящие.

Арсо же втемяшилось в голову, что речь идет о нем: «Хитер, ловок, крестьянское лукавство соединилось в нем с изворотливостью ремесленника, для него главное выбраться живым, его надо замуровать в пещере, чтобы он больше не выбрался…» Затаив дыхание, он слушал, что же они порешат. Но Качак, словно заметив это, сказал:

— А сейчас давай спать! Устали, потом договорим.

Момо закрыл глаза и мгновенно заснул. Но тут же вздрогнул и проснулся — слишком перенапряглись нервы за целый день. Кругом кромешная тьма, вместе с ветром бегут вооруженные винтовками усатые Груячичи, бегут, кричат, толпами наваливаются на пещеру. Момо знает, что их нет, что они устали и пошли по домам, и тем не менее он слышит голоса, разбирает слова. Собравшись на реке у хижины Видо Паромщика, они ругают его мать: «Где твой сын, паскуда, этот оборванец, что грозил лишить нас нашего добра и осчастливить коммунизмом? Не принес еще котел? Тот общий, русский, из которого все село станет хлебать, и вы, голь перекатная, и мы, хозяева? Не надейся на это, косомордая, куцая собака, не выйдет! Не будем мы смешивать наши миски, не выйдет, голодная шпана! Не позволим, нам и так неплохо живется, никогда так хорошо не жилось, как сейчас! Радеет обо мне оккупант, он для меня не каратель, а радетель — кормит лучше, чем собственных солдат, мне не нужно другого хлеба! А твой Видо грызет землю, побежал заменить Момо Магича и лежит теперь. Осчастливил его Момо Магич — послал к братьям мусульманам, чтобы они с него сняли мерку и скроили саван…»

— Не могу спать, — сказал он, — ветер мешает.

Качак промолчал, будто не слышал. И ему не спится — в душе все так же взбудоражено, как и снаружи, где бушует буран. Ему кажется, что одно связано с другим и зависит одно от другого, — человек лишь маленькое зеркальце, где попеременно отражаются штормы и штили. В мысли Качака беспрестанно врывается черноволосый мусульманский капабанда Ариф Блачанац. Он пропустил их на Повии, а мог бы не пропускать, он показал им дорогу, а мог бы направить по ложному пути. Ариф показался им человеком разумным, с которым можно разговаривать, и вероятно ли, что спустя час он скосил Байо Баничича и Видо Паромщика?.. «Скорее всего это сделал Чазим, — решил Качак про себя, — надо будет это выяснить, чтобы не пострадали невинные. Ничего нельзя делать наспех, можно очень ошибиться. А если все-таки Ариф? Ведь человек неустойчив, когда у него нет сдерживающего начала; у каждого свои приливы и отливы; испугавшись, что поторопился совершить доброе дело, он в следующее мгновение постарается поскорей замарать его пакостью. Может, и мы были бы такими, если бы нас не удерживало то, что нас держит…»