Владимир Мороз - Сашка

– Да успокойся ты, Пелагея Степановна! – сосед-полицай, похоже, был уже не рад, что зашел в этот дом. – Все! Ежели что, скажешь, что это сын твоего Николая. Пришел из города. И чтобы это в последний раз было! Не посмотрю, что ты моя соседка.

– Вот и славненько, – голос старухи сразу подобрел, – может, чарочку поднести, Яков Кузьмич?

– Степановна, – невидимый Сашке Яков Кузьмич рассмеялся, – ну ты и лиса! Сама же знаешь, что не пью. Ладно, я пошел. Постояльца из дома днем не выпускай.

Раздались шаги, и скрип двери дал понять об уходе нежданного гостя. Как только дверь за полицаем захлопнулась, Сашка тут же соскочил с печи.

– Куда собрался? – раздался по-прежнему ворчливый голос старухи. – Не спится, что ли?

– Бабушка, мне идти надо, а то подведу я вас, не дай бог из-за меня с вами что-нибудь случится. Вот и сосед не зря заходил! – Сашка принялся взглядом искать свои сапоги.

– Сядь! Куда ты собрался больной? Всю ночь кашлял, как чахоточный. Соседу спать мешал, вот он и пришел проведать, не заболела ли я часом. Куда тебе такому идти? Через день свалишься, трясучка начнется. Отлежись для начала. Потом пойдешь. Пукалку твою я в сарае закопала. Шинель там же.

Хозяйка прошла к сундуку, поковырялась в нем, подняв массивную крышку, и вытащила для Сашки рубаху и почти новые черные штаны. Посмотрела на них с какой-то затаенной материнской тоской:

– Старшего сына моего. Бери, одевай, а твою форму я постираю и на сеновале повешу. Потом с собой заберешь.

– А сын-то ваш не обидится? – Сашке было неловко брать чужие вещи, пусть даже и на время.

– Не обидится, царствие ему небесное, – с грустью ответила старуха и, подойдя к висевшей на стене старой иконе, перекрестилась.

Сашка понял, что с сыном произошло что-то нехорошее, но расспрашивать не стал, чтобы не бередить рану. Было видно, что Степановна, так ее называл полицай, очень переживала эту произошедшую трагедию. Он переоделся и отдал хозяйке свои засаленные, грязные, пропотевшие гимнастерку и галифе.

– На улицу не выходи, не нужно, чтобы тебя кто-то видел. Если по нужде приспичит, вон около печки ведро стоит. Вечером истоплю баню, пропариться тебе нужно. Баня – она любую хворобу вылечит. А пока выпей это, – хозяйка протянула Сашке кружку с горячим травяным отваром, – от кашля поможет. И спи побольше, тебе сейчас это нужно, а то совсем дохлый стал. А я пойду по хозяйству хлопотать. Ежели вдруг, когда меня не будет, кто-то зайдет, то скажешь, что ты сын моего сына Николая. Понятно?

Сашка кивнул головой. Старуха продолжила:

– Звать-то тебя как?

– Сашка. А вас Пелагея Степановна?

– Ишь ты, слышал, значит, разговор с соседом? – старуха покачала головой. – Ну и хорошо, раз слышал. Ты не бойся, Кузьмич – он добрый мужик, не сдаст тебя. Это он больше за меня волнуется, чтобы мне беды не было. Ох, жизнь наша, что она только с людьми-то делает?!

Старуха горестно вздохнула и продолжила:

– Сосед-то мой раньше шебутной был, выпить любил очень. Жена его, Матрена, красавица была, с детьми часто ко мне ночевать прибегала: бил он ее, вот и пряталась у меня. А мне-то что, давно одна живу, что ж ей не помочь-то? А Кузьмич как трезвый – золотые руки. Все у него получается. Добрый, отзывчивый, никогда не откажет. А стоит выпить – совсем другой человек, словно сатана вселяется. В прошлом году, зимой, перепил он, стал Матрену гонять по деревне, избил сильно, хорошо, что я детей спрятать успела. После того она, бедная, помучилась неделю да и померла. Чуть не посадили тогда Кузьмича, да председатель выпросил, детей пожалел, не хотел сиротами делать. Месяц в район ездил, но добился. Выпустили на поруки. С тех пор ни капли в рот не берет, все о детях заботится. Прямо курица-наседка. И за могилкой Матрены ухаживает, постоянно цветы ей туда носит. Старается прощения у нее вымолить. Да только я знаю, простила она его. Сама мне перед смертью сказала, что зла не держит. Любили они друг друга сильно. Только вот такая странная любовь у них получилась.

А ведь я помню, как они женились, столько счастья в глазах было у Якова, думала тогда, что повезло Матрене, будет как за каменной стеной за таким мужем. А оно вон как обернулось! Как немцы пришли, Кузьмич из-за детей к ним в полицаи и подался, чтобы защитить да сохранить. Переживает он за них очень. Вот ты говоришь – злые они, враги, а у нас с их приходом, почитай, ничего и не поменялось. Председателя колхоза старостой назначили, да и сам колхоз сохранили. Только раньше зерно в район большевикам возили, а теперь немцам. Ладно, заболталась я с тобой, – заторопилась хозяйка. – Ты запомни, ежели спросят, всем говори, что ты Сашка – сын Николая. Приехал ко мне из Гомеля. И все. Молчок. На столе под тряпкой еда, позавтракай, чем бог послал.