Владимир Мороз - Сашка

Сашка продолжал смотреть на поляну ошалевшими глазами. В ушах все еще стояли последний вздох сержанта, хруст ломающихся костей, шлепок штыка, рассекающего плоть и довольный хохот убийц. Голова, казалось, готова была взорваться от пережитого, от невероятности произошедшего. Слезы ручьем текли по заросшим впалым щекам, щедро капая на корни кустарника. Будь у него сейчас оружие, он бы, не задумываясь, выскочил на поляну, чтобы убить хоть одного из этих нелюдей. И неважно, что много выстрелов ему сделать не дали бы, но хоть кого-то успел бы застрелить, мстя за убитого пограничника. Но у него ничего не было, и оставалось только в бессильной злобе сжимать кулаки и в мыслях проклинать этих садистов.

Передохнув, немцы отвязали следующего пленного и поставили его в центр поляны. Солдат был еще совсем молодой, наверное, одного года с Сашкой. Даже из кустов Сашке был виден нечеловеческий ужас, застывший в карих глазах красноармейца. Поставленный в круг для жестокой расправы, он не смог стоять и опустился на землю. Тотчас же к нему подскочил верзила-немец и, рванув за шиворот, поставил на ноги. Как только немец отошел, солдат опять обессиленно свалился на землю, из его глаз текли слезы: так страшно знать, какой мучительный конец приготовили тебе палачи! Немец подошел снова и, ударив ногой в голову, опять поставил солдата на ноги.

Пленный стоял, плача в ожидании своей незавидной участи. Внезапно немцы захохотали: между ног солдата расплывалось большое мокрое пятно. Приговоренный снова рухнул на колени и принялся умолять своих палачей оставить его в живых. И опять к нему подошел тот же немец и рывком поставил на ноги. Долго еще продолжалось это издевательство. Пленный падал на колени, пытался целовать руки и пыльные сапоги своим убийцам, заклиная их пожалеть его во имя своих матерей, немцы веселились и хохотали, глядя на это. Наконец им надоело. Они в очередной раз поставили солдата на ноги и начали свой убийственный ритуал. С этим красноармейцем с потерянной волей хоть к какому-то сопротивлению они покончили быстрее, чем с сержантом, и, видимо, оставшись недовольными такой быстрой смертью, выволокли на поляну последнюю жертву.

Пленный, переживший мученические смерти своих товарищей, уже успел прийти в себя от первого шока и не строил никаких иллюзий по поводу своего спасения. Когда его, развязав руки, поставили в центр круга, он вдруг разразился такой матерщинной тирадой, проклинающей гитлеровцев, что те даже опешили от удивления. Затем пленный бросился к ближайшему немцу, плюнул тому в лицо и стал вырывать винтовку из рук ошалевшего фашиста. Придя в себя, немец мощным толчком швырнул жертву на землю и, подойдя вплотную, пригвоздил ее штыком к земле. Затем, выдернув винтовку из тела пленного, принялся методично, словно швейная машинка Зингера, наносить ему удары клинком, повторяя, что ненавидит евреев. Остальные стояли на месте и в такт этим ударам хлопали в ладоши, весело переговариваясь между собой. Когда озверевший фашист оторвался от своей жертвы, его обступили и стали похлопывать по плечу, успокаивая, а он продолжал рваться к мертвому телу пленного, посмевшего его оскорбить.

Наконец чудовищная расправа над безоружными была закончена. Гитлеровцы, отдохнув подле своих жертв и сфотографировавшись на память, двинулись назад, по дороге продолжая со смехом обсуждать свою кровавую забаву.

Когда их голоса окончательно заглохли в лесу, Сашка выбрался из своего укрытия и направился на залитую кровью поляну. Трупы лежали в разных концах, в воздухе уже начали жужжать зеленые мухи, стремясь как можно быстрее оставить на мертвой плоти свои личинки. На такой жаре в безветрие запах неживых, еще не остывших тел сильно ударил в нос. Сашка опустился на колени, не в силах подняться от нахлынувших спазмов, его сильно вырвало. И хотя он с детства помогал отцу забивать скотину и запах теплой мертвечины был ему знаком, да и насмотреться на убитых он успел достаточно за последние дни, от увиденного сильно закружилась голова. С трудом встав на ноги, Сашка доковылял до края поляны и, теряя сознание, свалился под ближайшее дерево.

Очнулся он ближе к вечеру, когда дневной зной пошел на убыль, уступив место охлаждающей прохладе вечера. Вначале не понял, где находится, вскочил, озираясь кругом, и, только увидев первое искромсанное тело, вспомнил. Все еще шатаясь от слабости, достал флягу и стал жадно пить, стараясь не упустить ни одной капли, остатки воды вылил себе на голову. Сразу стало легче дышать, сумбур навалившихся мыслей и впечатлений потихоньку выровнился в строгую линейку.