Владимир Мороз - Сашка

Не прошло и полминуты, как рядом друг за дружкой протопало около десятка немцев в серо-зеленых мундирах с закатанными рукавами. Все они были как на подбор: белобрысые, крепкие, высокие, белозубые – словно с геббельсовской агитки о превосходстве арийской нации над другими. Немцы были без касок, в руках каждый держал винтовку. Они о чем-то весело и громко разговаривали, словно это была обычная прогулка шумной компании по летнему лесу. И все казалось бы мирным, если бы не трое пленных красноармейцев, шедших со связанными сзади руками посредине этой ватаги, которых идущий сзади верзила-немец периодически подгонял ударом приклада.

Когда процессия скрылась из виду, Сашка выбрался из осоки и, то и дело припадая к тропинке, двинулся следом. Одного из пленных он узнал. Это был сержант с пограничной заставы, рядом с которой они строили доты. Сашка иногда видел этого невысокого сержанта, когда тот вел очередную смену пограничников для охраны границы. Вот и сейчас он шел впереди пленных, гордо подняв голову и глядя только перед собой, словно не замечая своих конвоиров. Сержант был босиком, в рваной около плеча гимнастерке с запекшимися пятнами крови вокруг, но на голове была фуражка пограничника с зеленым околышком, надетая по всем правилам строевого устава. Двое других красноармейцев тоже были маленького роста. Черные курчавые волосы и носы выдавали в них так нелюбимых бесноватым немецким фюрером евреев. Немцы возвышались над пленными, словно Гулливер над лилипутами, они были выше не менее чем на голову, а то и на полторы, любого из этих несчастных.

Шли долго, минут десять. Наконец, облюбовав небольшую залитую солнцем полянку, немцы остановились. Красноармейцев привязали ремнями к стволам деревьев, а сержанта-пограничника вывели на середину, освободив ему руки от пут и окружив кольцом. Сашка подобрался поближе и спрятался в густом орешнике, откуда хорошо просматривалось все, что творилось на поляне. Ему было непонятно, что же здесь происходит. На расстрел это не походило: если бы захотели, расстреляли бы рядом с лагерем, запугивая остальных пленных. Судя по игривому настроению немцев, они явно решили поразвлекаться с пленными, но как?

Немцы продолжали о чем-то весело разговаривать, пристегивая штыки к винтовкам. Пограничник стоял спокойно, глядя на голубое безоблачное небо, высокие деревья, окружавшие эту лесную прогалину, как будто ему совсем не было дела до гогочущих палачей. Внезапно один из немцев сделал шаг вперед и легко ткнул пленного штыком. Ткнул не очень сильно, но Сашка заметил, как на месте укола стало появляться красное пятно. Пограничник отшатнулся, но тут же второй фашист со спины ударил его своим штыком в икру левой ноги. Сержант рванул в сторону, но тут же получил укол от следующего немца, стоящего сбоку. И пошло-поехало: пленный крутился волчком, извивался, пытаясь понять, что от него хотят эти веселящиеся звери. А они продолжали смеяться, нанося штыковые удары во все части тела, заставляя сержанта крутиться все быстрее и быстрее в надежде уклониться от очередного укола.

Вскоре вся форма пограничника была в крови, сам он начал выдыхаться от слабости и усталости. Наверное, рано или поздно у каждого человека наступает порог, когда боль уже не является болью, потому что сержант вдруг остановился, выпрямился и молча, с ненавистью, стал смотреть в лица своих убийц, не обращая внимания на новые раны. Немцы еще продолжали наносить удары со всех сторон, но поняв, что тот не будет больше плясать под их дудку, прекратили. Так и стояли, глядя друг на друга: тяжело дышащий, ослабевший, израненный, но гордый пограничник и довольные своей дьявольской игрой садисты.

Немцы о чем-то поговорили между собой, один из них шагнул к пленному и, замахнувшись винтовкой, нанес ему сильный удар штыком в грудь. Удар был такой силы, что Сашка заметил, как блеснула сталь клинка, вылезая из спины сержанта. Тот удивленно посмотрел на пронзивший его штык, схватился двумя руками за винтовку, словно стараясь выдернуть ее из себя, и внезапно обвис, издав последний вздох и уронив голову на грудь. Немец приподнял пленного на винтовке и швырнул вверх, в противоположную сторону круга. Тело соскочило со штыка и стало заваливаться, но тут же другой немец со всей силы ударил сержанта в спину и швырнул его обратно. И снова, хохоча, убийцы продолжали издеваться уже над мертвым человеком, не давая ему упасть, передавая с одного штыка на другой. Наконец, наигравшись, когда тело пограничника уже не напоминало человеческое, а больше походило на большой кусок окровавленного мяса вперемешку с болтающимися внутренностями, выбросили его в траву к ногам привязанных красноармейцев, с ужасом наблюдавших эту кровавую вакханалию. Продолжая весело смеяться, изверги уселись на краю поляны в теньке и принялись стирать с себя капли долетевшей до них чужой крови, утоляя жажду шнапсом из фляг.