Анатолий Полянский - Чужие ордена

Тело закоченело, несмотря на полушубок и теплое обмундирование, одетые накануне, когда им наконец-то привезли зимнюю одежду. Все-таки пролежал Михаил Афанасьевич в снегу контуженным немало. Мороз, правда, был не очень сильным, но все же успел пробраться под мех…

Романов шумно сел. Надо же было что-то делать: живой человек, хочет он того или нет, как-то должен проявлять себя. В этот момент к нему подскочил толстый, круглощекий немецкий солдат и, схватив за правую ногу, стал сдирать с нее сапог. Видно, генеральская обувь очень ему понравилась. Романов, не раздумывая, что есть силы ударил немцу в лицо тем же правым сапогом. Тот отлетел в сторону и, вскочив с искаженным лицом, сдернул автомат со спины и направил его на пленного, явно намереваясь выпустить по нему очередь.

«Вот и все! Конец тебе, Романов! – мелькнуло в голове у Михаила Афанасьевича. – Может, оно и к лучшему…»

Однако солдат не успел выстрелить. К нему быстро подскочил молодой плечистый офицер с возмущенным лицом и с размаху ударил перчатками по щекам. «Не сметь, свинья! – закричал он. – Ты что, не видишь, кто перед тобой? Генерал и во вражеской армии остается высоким чином!» Как это ни странно, но во вражеской армии, видно, было воспитано чинопочитание…

Романов хорошо знал язык врага, изучал его еще на курсах повышения квалификации десять лет назад. Затем в академии учился вместе с немецкими офицерами – их в тридцатые годы было немало в наших военно-учебных заведения. Они часто общались, так что объясняться по-немецки он умел хорошо.

Офицер протянул Михаилу Афанасьевичу руку, помог встать. И Романов от всего сердца поблагодарил его. Тот все-таки спас ему жизнь…

Русских пленных немцы согнали в одну кучу. Их оказалось пятнадцать человек, среди которых был и полковник Сергеев, ставший отныне постоянным спутником Романова на целых три года, оказавшиеся весьма и весьма трагическими.

В глубоком тылу противника, куда их потом перевезли на машинах, добавилось еще четыре десятка бедолаг, оказавшихся в плену. Их сразу же разделили на три группы: отдельно рядовой состав, потом младшие командиры и, наконец, полковники с генералами. Последних чуть позже набралось ровно четверть сотни. Так их всех вместе и привезли в Берлин, разместив в пяти камерах центрального каземата. Тут им и предстояло провести долгие месяцы…

Первые недели плена оказались страшно тягучими. Время будто остановилось. И все они оглохли. Никаких известий в тюрьму извне не попадало. Оставалось только гадать: как там на фронте? Кто побеждает? Вопрос о взятии Москвы не вставал. Все заключенные в душе верили, что столицу конечно же удалось отстоять. А вот как обстоит дело на других участках фронта, мнения расходились. Одни считали, что немцев повсюду остановили; другие, наоборот, полагали, что враг продолжает продвигаться в глубину Советской страны: сил у него предостаточно. Сумел же он захватить такую большую территорию за первые месяцы войны.

Вначале пленных гестаповцы не трогали. Давали, наверное, привыкнуть к пониманию своего бедственного положения, из которого нет, дескать, выхода. Потом стали вызывать на беседу по одному, предлагать сотрудничество. Ничего другого, мол, вам не остается… Но на это согласился лишь один. Это был плюгавенький замкомдива с Ленинградского фронта. Все остальные сразу окрестили его предателем, подлежащим расстрелу. Впрочем, больше его они и не видели…

Романов был согласен с мнением товарищей, но тут же подумал: «А мы, собственно, кто? Раз сдались в плен, неважно, в каком состоянии, – это никого не интересует, – разве не считаемся теперь изменниками, которых нужно немедленно отдавать под трибунал?.. Это железный воинский закон, соблюдавшийся с первого дня войны. И это, в сущности, правильно…»

Правда, у Михаила Афанасьевича давно уже появилось сомнение: нужна ли такая жесткость, напоминающая жестокость? Люди нередко попадали в плен случайно, в силу каких-то чрезвычайных обстоятельствах, никак не связанных с трусостью. Его пример, да и всех других, сидевших с ним в Берлинской тюрьме, – яркое тому подтверждение. Они же не подняли рук, перед лицом смертельной опасности сражались до последнего. За что же их казнить? Могут же еще когда-нибудь и пригодиться. Патриотами-то своей Родины они быть не перестали…

Через месяц с небольшим пленных стали выгонять на работы. Таскали тяжелые мешки и ящики на складах. Рыли какие-то котлованы под строящиеся военные объекты. Кормили не то чтобы хорошо (в основном кашами и вареными овощами), но голода никто не испытывал, хотя в рационе не было ни мяса, ни рыбы, ни масла. Просто в теле от недостатка калорий чувствовалась какая-то слабость, и таскать тяжести становилось все труднее.