Валерий Ковалев - Эхо войны

Его бурно поддерживают все присутствующие и начинают «заводиться».

– Тыхо! – рякает на них моряк и стучит клюкой в пол. – Разоралась, бисова пехтура! Шо вам тут, шалман?! Те затихают.

– Значыть так, сынку,– он тяжело встает, подходит к столу и кладет на него свои бумаги, – ось тоби наша заява, пэрэвиряй.

И досконально, цэ нэ якись полицаи, цэ скрытый ворог. Трэба з ным кинчать. Бо пойыдымо до областного прокурора и в обком, у нас тэпэр свий транспорт, Мишку совбес выдав «Запоржця».

– Мишко, бисова душа, кончай спать! – орет он на грузного деда, мирно посапывающего в уголке,– як же ты нас у Луганськ повэзэш, повбываешь на Бахмутке!

Я в это время бегло просматриваю исписанные крупными каракулями листы «заявы», прикидывая, как бы сбагрить ее «смежникам».

– Иван Карпович, – обращаюсь я к усевшемуся уже к приставному столу моряку и чуть отодвигаюсь от своего, – а может Вам с этим заявлением лучше в горотдел КГБ обратиться? Оно больше по их части. Я позвоню полковнику Швачке.

– Ни. Там мы булы. У прошлому роци по полицаям ходылы. Воны, курвы, сказалы шо тилькы шпыгунамы займаються, идить мол диды до прокурора, у нас дела поважнее. И яки там дила? Тикы горилку жруть и дивчат до сэбэ водять. Цэ нэ СМЕРШ, чув про такый?

– Доводилось.

Во – во. Ти хлопци усих ловылы. Стрилялы падлюк на фронти и у тылу. Тилькы тырса лэтила.А ци – йдить до прокурора! Ну, мы у тэбэ писля ных трохи и погомонилы. Так, що звыняй. А заяву пэрэвир и щоб цэй гниды у городи и ногы нэ було.

Я прощаюсь с фронтовиками за руку, и они уходят. Некоторое время тупо сижу за столом, осмысливая услышанное.

Затем закуриваю и подхожу к окну, наблюдая, как старики спускаются с крыльца. У него стоит « черный ворон » из которого выгружают нескольких рецидивистов в наручниках. Ветераны останавливаются и наблюдают, как конвой сопровождает их в прокуратуру.

– А цим блатнякам, чого нэ хватае?! – слышу я бас моряка, и вся группа удаляется в сторону собеса. «Поздравлять» председателя.

Я вызываю секретаря и прошу ее зарегистрировать оставленные фронтовиками бумаги.

– Как жалобу?

– Нет, как заявление о преступлении.

– Цього дида я знаю, – хлопает она ресницами, – знову будэ свалка. А кому розпышытэ?

– Сам займусь. Иди.

Затем звоню Судье. Это фамилия нашего военкома. Полковник на месте и мы договариваемся о встрече в комиссариате после восемнадцати часов.

Из-за ветеранов весь рабочий график полетел к черту и начинается дурдом.

Оказывается зам срочно выехал на какое – то убийство и все это время «зак» стоял у прокуратуры, а задержанные дурели в нем от жары.

Это сразу же аукнулось. Они распсиховались и отказались признать свою вину в разбое. Всех арестовал – их взяли с поличным, и орущих парней поволокли из кабинета.

Не успели затихнуть их маты – позвонил председатель суда и сообщил о внеплановом деле. Забыли уведомить, нужен государственный обвинитель. Полаялись. Все «судебники» были в разгоне, послал молодого следователя. А у того допрос насильника, срывать нельзя. Допросил сам.

Затем стал печатать обвинительное по находящемуся в производстве делу – не дали. По прямому позвонил Первый. Ветераны «поздравили» собес, рассердились и теперь мордовали партийного лидера.

Тот стал ныть, «чтоб принципиально разобрался с их обращением и «проинформировал». Заверил, что все сделаю.

После приехали зам по оперработе Толя Пролыгин с начальником БХСС и стали клянчить заочную санкцию на обыск у кого-то из торгашей. Не дал, оказалось мало фактуры. Обиделись.

Короче, до восемнадцати часов я был в мыле, но по своему родному уголовному делу в отношении начальника городского торга, так ничего и не сделал. А это было «чревато». Оно стояло на контроле прокуратуры республики и оттуда уже дважды звонили. Могли потащить «на ковер» в Киев, на улицу с недвусмысленным названием Ризныцька, 13. А там пустить кровь. За делом просматривался обком и облажаться было нельзя.

Без четверти шесть вечера, голодный и злой я запихал бумаги ветеранов в папку и вышел из прокуратуры.

Напоследок «обрадовал» водитель, который копался у гаража в двигателе служебной «Волги». Он сунул мне в нос какую – то железяку и заявил, что ехать не может, «аппарат» сломался.

Я злобно выругался, плюнул и поплелся к военкомату пешком через парк, так было ближе. По дороге вспомнил, что не ел и наскоро перекусил в ближайшем кафе.

В комиссариате было прохладно и пусто. За стойкой дежурного мирно дремал пожилой прапорщик, весом с центнер, который при моем появлении проснулся и хмуро поинтересовался, – кто я и к кому?