Анатолий Злобин - Только одна пуля

— Понимаешь, какая катавасия, — оживился Сухарев, ободренный мимолетным сочувствием. — Из-за него я и встрял в эту историю. Первый раз в столице, на сорок восемь часов, за машинкой меня послали. Управился по делу за три часа. Имеется резерв времени. Рассчитывал в парк культуры на трофейную выставку сходить или, по-худому, в Дом офицера на танцы. А майор Петров говорит: отвези заодно похоронку на Коркина, только по-умному сделай. У этого-то Коркина жена была фронтовая, тоже москвичка.

— Это какая же? Из госпиталя? Как ее, Клавка, да?

— Другая. Она, понимаешь, в медсанбате устроилась, специально к нему приехала аж из Ферганы. Они еще со школы вместе, у них крепко было завязано.

— Ага, ага, вспомнил, Валентина! Светленькая такая…

— Да нет, тебе говорят, Маргарита Пашкова, сбежала к нему из института востоковедения, японский язык изучала, вот как! Улеглась моя былая рана — пьяный бред не гложет сердце мне. Синими цветами Тегерана я лечу их нынче в чайхане. Нет, это не про нее, просто так. Да говорят тебе, ты ее не знаешь, если бы знал, запомнил, она такая… Ну беру я у Петрова похоронку, а в голове и мыслей дурных нет. Прибыл в столицу, рассчитывал по-культурному, а все время на больницу ухлопал. Как я доложил ей про Коркина, она сразу того. Она же беременная — откуда мне знать? Я сюда, туда, «скорая помощь», носилки. Вот и нынче весь день по больницам — и все из-за майора нашего. Зачем людям такие страдания?

— Главное, чтоб она родила, — майор Дробышев уже успел поверхностно вникнуть в эту попутную историю, доставшуюся ему в качестве пикантной закуски, и с готовностью распоряжался своим доброжелательным советом, отданным тоном боевого приказа. — Так и записали: рожаем. Важно, чтобы общий баланс жизни оставался без разрушения.

— В том и дело, что он восьмимесячный был. Извещение раньше времени я привез. Ей операцию делали, а что дальше — туман неизвестности.

— Еще лучше, одна будет. Молодая. Десять раз родит. Не убивайся, романтик. Тем и прекрасна жизнь, что не знаешь, какую извилину она завтра преподнесет. Поэтому выпьем за извилины. Они у тебя имеются. Уважаю.

Выпили — крякнули. Сухарев опустил кружку, оторвал от нее потемневшее лицо.

— Она тоже хороша! — с тяжелой обидой начал он. — Зачем кричала? Что он, единственный? Вот и Нечкин твой кончился. И Аркашку нашего на вечный причал. Зачем же в крик, я спрашиваю? Разве нельзя по-тихому?

— Пресечь! — скомандовал майор Дробышев. — Я им вообще слова не даю.

— Баба она и есть баба, — с облегчением решил Сухарев. — Только вот столицу проморгал.

Эх, товарищ капитан Сухарев. Дважды орденоносный, трижды пронзенный пулями и осколками, не единожды еще не любивший, хоть и четырежды по случаю переспавший, разлюбезный капитан Иван Данилович, кому ты мозги вкручиваешь? Принял триста граммов с прицепом — смотрите, какой отважный стал. Да всем давно ясно, что ты с первого взгляда в Маргариту Александровну втюрился, да еще как, на полную катушку, оттого, стало быть, и хорохоришься теперь, стоя за мраморным столиком, где от недавнего белоснежного прибоя остались грязные пивные подтеки.

А кто тебя в больницу тянул? Майор Петров дал приказ? А что ты там наговорил? Какую записку написал?..

Но в подобных мыслях Сухарев даже себе самому робел признаться. «Она же теперь свободная, — упоенно думал он с утра и тут же себя осаживал: — А мне-то что с того?»

И сразу, надраив на углу сапоги за трешницу, сломя голову кинулся искать больницу.

Там он долго ждал, когда освободится дежурный врач. Вопрос, вне всякого сомнения, был чисто профессиональным:

— Вы кто ей?

Перед ним стояла седая усталая женщина с застиранными руками (не от стирки, натурально). Взгляд не лишен доброжелательности. Она ждала.

— Седьмая вода на киселе, — ответил он чистосердечно и с ужасом почувствовал, что женщина утратила к нему всякий интерес — Я с фронта к ней приехал, — спохватился он. — И мне сегодня обратно двигаться. Я должен знать на будущее.

Но слово вылетело, а присказка к нему известна.

— Ночью провели операцию, — отвечено ему было. — Пришлось извлекать плод. Положение, прямо скажу, серьезное.

— Я буду ждать, — объявил Сухарев упрямо.

С мимолетным удивлением женщина глянула на него и скрылась за дверью. Он остался на лестничной клетке во взъерошенном одиночестве. Счастливых отцов здесь не было. Две старушки богомольного вида безмолвно вжались в скамью. Старший сержант в юбке (войска связи, к примеру сказать) деловито мерил посетительскую кирзовыми сапогами. Пожилая женщина с узлом в руках маялась у дежурного окошка.