Михаил Прядухин - В тени больших вишневых деревьев

нюхать косяк, который распространял плотный и терпкий запах гашиша. В продоле, попав под тусклый свет лампы, показался Тоха, оказавшийся здоровенным мужиком лет под тридцать, ростом с метр девяносто, с широкими плечами и огромными ку-лаками. Он перешагнул через лежащего и уже притихшего чи-жика и направился к выходу. Киса, как шакал Табаки из мульт-фильма «Маугли», засеменил за ним, что -то сладострастно и вкрадчиво рассказывая ему. На ходу Тоха бросил:

– Положите его на кровать, – скорее всего, обращаясь ко всем молодым солдатам.

Чижи, которые наблюдали этот отвратительный спектакль

с круглыми глазами, тут же повскакивали и быстро уложили своего сильно побледневшего товарища, в душе радуясь, что обошлось и их сегодня не тронули…

Глаза Пожидаева были распахнуты от изумления. Мысли его путались, и ему казалось, что это какой-то дурной сон и этого не может быть, потому что не может быть никогда. Но это происходило вопреки войне, которая была вокруг, вопреки сплошь и рядом лежащему оружию, вопреки тому, что молодых солдат было больше, чем дедов, дембелей и черпаков вместе взятых…

***

Сложно однозначно ответить на вопрос, почему все эти чижи не могли объединиться или просто взять в руки оружие и за-гнать всех этих старослужащих под шконари? Что их заставля-ло вести себя подобно безропотным, безмолвным животным?

Все мы разные, каждый индивидуален. И подвести всех под общий знаменатель сложно. Всегда будут частности. Но можно предположить, хотя и не факт, что я прав.

Кто-то покрепче, кто-то послабее, и многие из ребят про-сто были слабы духом. Многие росли в парниковых условиях

и не привыкли выживать в трудных ситуациях, как, например, детдомовские, которые с первых шагов своей жизни уже на-чинают борьбу за существование. И все же, наверное, все они, по существу, были мальчишками и по-детски боялись обозлен-ных, побывавших во всяких передрягах более старших, хотя таких же пацанов. С другой стороны, чижи понимали, что это

14

продлится полгода, и из-за этих шести месяцев никто не хотел жертвовать своей свободой. И даже не заключение как таковое пугало их, а невозможность увидеть свой дом, от которого веяло даже в воображении теплом и уютом, невозможность беспечно бродить по улицам, созерцать родные лица, ставшие теперь такими далекими, беззаботно удить рыбу в пруду, щурясь от бликов солнца , отражающихся с зеркальной поверхности воды, а вечером с друзьями, выпив вина, тусоваться по парку

и радоваться этому невероятно приятному чувству свободы, осознавая, что все закончилось, все осталось в прошлом…

И у Сергея был свой островок счастья, за который он це-плялся все эти полтора года, который, как спасательный круг, вытаскивал его из всяких передряг. Ради него он терпел невзго-ды, боль, обиды. И только в нем в тени белых больших вишен, вдыхая их сладкий аромат, там, где вдали слышался голос его мамы: «Сережа… Пора домой!» – он находил покой своей душе.

Конечно, Сергей не знал, кто был родоначальником этого, по сути, беспредела в 12-м Гвардейском, но дети, вообще-то, очень склонны к жестокости, по крайней мере, большая их часть, и не знают жалости. И если это зло вынуть из недр душ

и развить их, то результаты превзойдут все ожидания. После полугода сплошных побоев бывшие чижи, получив зеленый свет, потом с упоением отрываются на таких же молодых солдатах, мстя им за месяцы боли и унижения, и, как правило, превосходят своих «учителей». Это как раскручивающаяся спираль, у которой каждый новый виток больше прежнего. Так

и в 12-м Гвардейском – каждый новый призыв более жесток, чем предыдущий.

«Отлетав» полгода, молодые солдаты становились черпака-ми и скидывали свое ярмо на чижей. Теперь те уже выполняли всю грязную работу. Но не все переходили в годки, многие застревали в разряде «вечных летчиков», кого-то чморили по каким-либо причинам, а некоторые сами опускались, и этот кошмар продолжался у них все полтора года. В отличие от животного мира, в мире людей все же определяющую роль играет не физическая сила, а сила духа. Именно слабые духом мальчишки оказывались между жерновов человеческой жесто-кости и цинизма, возведенных в степень войной, превративших