Евгений Яськов - Война глазами ребенка

– Договаривайся с руководителем труппы и, если он согласится взять к себе твою семью, то к 9 вечера приезжайте.

Отец разыскал руководителя труппы, объяснил ему ситуацию и тот согласился взять нас с собой. К указанному времени мы были уже на станции. Наша группа выглядела следующим образом: впереди мама со Светой на руках, потом я на трехколесном велосипеде, с которым я не захотел расстаться, за мной – отец с сумкой с клубничным вареньем и замыкал группу Карасик с двумя большими чемоданами. В них отец запихал все, что не удалось положить в сданный на станцию ящик. Конечно, он понимал, что маме с двумя маленькими детьми эти чемоданы доставят немало хлопот, но, с другой стороны, интуиция ему подсказывала, что, может быть, именно они и помогут ей в дальнейшем. И он оказался прав. В оккупации содержимое этих чемоданов помогало нам выживать.

Подошло время отправления, а обещанный состав не показывался. Прошел час, потом – два, наконец, начальник станции сообщил, что отправление артистов переносится на утро. Отец решил домой не уезжать, а ждать отправления поезда на станции: мало ли что может случиться.

Мы нашли угол, положили чемоданы на пол плашмя – получилась походная кровать, на которую я и улегся. Остальные прикорнули, прислонившись к стене.

Утром, проснувшись, я почувствовал, что хочу есть. К неудобствам, которые я начал испытывать с началом войны, добавилось еще одно. Оказалось, что во время войны не только хочется есть, но иногда и нечего. Уже второй день меня никто не заставлял есть. Сначала – из-за суматохи, а потом обнаружилось, что у нас из еды – только клубничное варенье.

В станционном буфете распродавались остатки. Отец купил несколько бутербродов и мы, намазывая их вареньем, немного утолили голод. Потом, когда бутербродов уже не было, мы ели варенье просто так, но много его не съешь. Чтобы не думать о еде, мы стали гулять с отцом вдоль путей.

Наконец, около 9 часов утра к станции подошел наш поезд: старенький паровоз с двумя вагончиками. Основную группу артистов поместили в первый вагон, а во второй – реквизит и небольшую группу, человек десять. Возможно, это был технический персонал. Нас определили к ним, может быть из-за наших больших чемоданов.

Посадка прошла быстро. Наш вагон оказался товарным, т. е. без всяких перегородок, столиков и сидений. Это, однако, никого не смутило. Артисты шутили: появилась возможность на себе почувствовать времена гражданской войны.

Каждый облюбовал себе место. Отец выделил с помощью чемоданов, сумки и моего велосипеда место и для нас.

– Вот ваше купе, – сказал он, – располагайтесь.

И мы расположились. Настроение у нас тоже было приподнятое, по крайней мере, у меня. Все-таки томительное ожидание закончилось, а впереди путешествие – и по суше, и по воде.

Гудок паровоза возвестил об отправлении поезда. Отец всех нас расцеловал, пожелал счастливого пути и выпрыгнул из вагона. Через несколько минут вагонный проем закрыли с помощью выдвижной двери и в вагоне воцарился сумрак. Свет пробивался только из маленьких узеньких окошек, находившихся под самой крышей. Вагон несколько раз дернулся, а затем плавно покатил вслед за паровозом.

Мы не могли видеть тех, кто остался у станции: отца и Карасика. Может быть, они махали вслед удалявшемуся поезду, а, может, – и нет: ведь нас не было видно. Отец, скорее всего, хотя и был атеистом, молил Бога, чтобы его жена и маленькие дети добрались до деревни невредимыми. Кого еще можно было просить об этом в такой ситуации?

Мы уезжали из Черновиц – города, который нас приютил и к которому мы за год привыкли. И, как оказалось, навсегда. Мама, пригорюнившись, сидела на чемодане, прижимая к себе Свету и прикладывая к заплаканным глазам платочек. О чем она думала? Конечно, о том же, о чем думают все жены, расставшись с ушедшими на фронт мужьями.

Наши попутчики, разбившись на группки, тихо беседовали. В основном это были молодые женщины. Мужскую часть коллектива представлял Дмитрий Васильевич – молодой и веселый парень, к которому все обращались по имени – Дима.

Мне на месте не сиделось. Нагромождение ящиков, коробок, царивший полумрак создавали ощущение таинственности и все это подталкивало к действию. Я осторожно, чтобы не вызвать неодобрение взрослых, стал пробираться сквозь узкие щели, но моя осторожность оказалась напрасной. Артисты не только меня не ругали, но, наоборот, проявили ко мне внимание и неподдельный интерес. Может быть потому, что в вагоне других детей, кроме нас со Светой, не было, а может – соскучились по своим. Я переходил от одной группки к другой, отвечал на вопросы и принимал угощения, в основном конфеты. Скоро все они знали нехитрую нашу историю, как нас зовут и куда мы едем.