Евгений Яськов - Война глазами ребенка

Дядя Алексей улыбнулся:

– Да, Исаак Антонович. С медицинской точки зрения, конечно, надо лежать, приходить в себя, сил набираться. А по совести… Не могу я сейчас лежать. Теперь каждый боец на счету, каждая минута дорога. Да вы с большим опытом офицер – сами все хорошо понимаете.

Дед при этих словах приосанился:

– Так-то оно так, да чтобы воевать, надо силу иметь. Сможешь ли ты сейчас воевать? Да и до своих дойти?

– Может быть, и не дойду. Не в этом дело. Главное сейчас то, что я снова встал в строй. А встал – значит воюю.

Дед удивился:

– Как в строй? Как воюешь? У тебя же ни оружия, ни формы, да и командовать некем!

– Да, оружия нет и командовать некем, но я и раньше не командовал. А воевать – воюю!

С лица деда не исчезло недоумение. Рот его был приоткрыт, руки теребили бороду. А дядя Алексей выпрямился и с еще большей уверенностью продолжал:

– Да, – воюю! Сейчас надо не только людей и оружие сберечь, но и веру! Без нее не победишь! А в народе сейчас сумятица. Надо людей в чувство приводить, настраивать. Мы уже забыли не только про татарскую орду, но и про нашествие поляков и про Наполеона. А забыли – значит, потеряли навыки сплочения, противления чужому духу. Их надо заново в людях восстанавливать.

Лицо деда посветлело. Он уже более мягким, доверчивым голосом спросил:

– А не поздно? А вдруг Москву займут?

– Не поздно, Исаак Антонович. Тяжело, конечно, будет, если Москву отдадим. Но это еще не конец. Ведь в прошлом случалось и такое и не только выживали, но и побеждали!

Дед удовлетворенно закряхтел и, закручивая усы, выразительно посмотрел на женщин, как бы говоря, – слышали? Вот она где – правда!

Разговор продолжался бы еще долго, так как деду попался собеседник, который мог многие вопросы толково разъяснить. Но в ходе этого разговора дяде Алексею все труднее становилось говорить. Временами он останавливался, сильнее прижимал меня к себе и с трудом, буквально выдавливал из себя слова. Дед это заметил и, вставая, проговорил:

– Ну, будя. Погуторили и хватит. И, обращаясь к женщинам, сказал:

– Займитесь коровой, а Алексею приготовьте повечерять.

В это время в глубине поселка слышалось мычанье, это пастух гнал коров с пастбища. Бабушка вышла за калитку встречать нашу Зорьку, а мама и тетя Аня ушли в хату готовить еду для дяди Алексея. Наверное, дед специально отослал всех женщин, чтобы мы остались втроем – дед, дядя Алексей и я. Пододвинув к дяде Алексею чурбан, дед сел на него и, глядя в лицо ему сказал:

– Так вот, Алексей. Вера в тебе, действительно, большая и, главное, не за себя стараешься. Это хорошо. Помоги тебе Бог! Но, дело в том, что ты в таком состоянии и до Тарасовки не дойдешь. Надо бы тебя доктору показать, но где его возьмешь? Тебе бы хоть недельку отлежаться, но ты видел этот плакат, что на фасаде прибит? Если тебя приютим, то сам знаешь, что с нами будет. Нам, старикам, конечно, не страшно, а вот за детей… В общем так. Ночь ты проведешь в баньке. Повечеряешь, передохнешь. А рано утром мы с внуком переправим тебя на подводе в Княжеский лес. Там есть хутора, где, может быть, еще германцев не видели. Вот там отлежишься, а затем и продолжишь свое святое дело. Понятно?

Дядя Алексей замотал головой, хотел что-то возразить, но дед строго произнес:

– Все, Алексей! Сейчас я старший, так что выполняй мое распоряжение! А ты, внучок, давай в баню и натаскай из предбанника солому, чтобы мог человек хорошо отдохнуть.

Я быстро справился с заданием деда и вернулся во двор. Дядя Алексей стоял у ворот. В одной руке он держал холщевый мешочек со снедью, а другой опирался на свою суковатую палку. Дед положил руку ему на плечо и дал последнее наставление:

– Иди, Алексей, передохни перед дорогой и ни о чем не беспокойся. Завтра рано утром я тебя разбужу.

Дед легонько подтолкнул дядю Алексея к калитке, но я схватил деда за рукав и жалобным голосом стал его просить:

– Дедушка, можно я дядю Алексея до бани провожу?

Дед замялся. Дядя Алексей выжидающе смотрел на него. В поселке установился никем не писаный порядок: окруженцев в бани никто не провожал. Покидали они их на заре, тоже не встречаясь с хозяевами. Считалось, если что – сами зашли туда. Приказ немецких властей, висевший на всех хатах, предельно ясно определял последствия для жителей, пустивших на ночлег кого-либо без разрешения старосты. Поэтому замешательство деда было понятно. Наконец, решившись, он более ласково, чем обычно сказал мне:

– Ну, ладно. Ты только того – долго там не задерживайся. Туда и сразу – назад! Понял?