Геннадий Семенихин - Расплата

— Вот тут-то и оно. Стало быть, будешь не в силах оказать мне помощь. — Его костыль загрохотал было по асфальту, но вдруг смолк. Отойдя от Вени шагов на десять, незнакомец остановился и с надеждой в голосе протянул: — Слышь, браток, а может, кто из твоих дружков или ты сам этого человека знаешь?

— Действительно, — всполошился Вениамин, — как же это мы с тобой об этом сразу не подумали? Так говори, кто тебе нужен, — спросил он, окончательно переходя с уважительного «вы» на доверительное «ты».

— Сержант Якушев будет мне нужен, парень. Вот тут так и написано, стало быть, для сведения: сержант Якушев Вениамин Александрович.

— Якушев! — воскликнул Веня остолбенело. — Так ведь я и есть сержант Якушев Вениамин Александрович.

— Ты? — растерянно переспросил приехавший и вдруг запнулся, на его широком лице проступили капельки незваного и совершенно ненужного в эти минуты пота. — Вот, браток, историйка-то какая вышла. — Он помолчал и уже суховато, видимо, отгоняя от себя какие-то пока только одному ему известные мысли, закончил: — Значит, так… — Он словно топтался на одном месте, повторяя ненужные слова и не отводя глаз от Вениамина. И наконец решился: — Значит, так. Если ты Якушев, то и начнем этот разговор. Скажи, Елена Медведева твоя невеста?

— Моя, — начиная волноваться, подтвердил Вениамин. — А откуда ты ее знаешь? Осенью сорок первого я лежал под Нахабино, где она была медсестрой. Ты, наверное, привез от нее письмо? Ой, как хорошо! Давай его поскорее, не тяни. Как там она поживает, мой самый дорогой человек?

Веня выпаливал фразу за фразой, захлебываясь от волнения, путаясь в словах. И чем взволнованнее он говорил, тем суровее и непроницаемее становился этот незнакомый сержант.

— Прости, парень, — выдавил он из себя наконец после долгой паузы. — Ты в бою когда-нибудь бывал?

— Я стрелок-радист, — закипел от волнения Вениамин. — В хвосте СБ летал. Знаешь такой самолет? Нас еще в самые первые дни войны сбили.

— Прости, — еще раз извинился сержант, — я ведь специально заехал сюда, чтобы тебя повидать. Только я подумал сначала, что ты моторист. Значит, смерть в воздухе своими глазами созерцал?

— Приходилось. А что? Меня теперь смертью не напугаешь.

Сержант с орденом Красной Звезды на груди отвел глаза в сторону.

— Не зарекайся… — глухо проговорил сержант.

И, наполняясь уже самой ясной тревогой, борясь с ней и от нее же цепенея, Якушев опустил тяжелую голову, глухо попросил:

— Ну, договаривай. Чего тянешь?

— Твоя Лена погибла.

— Как? — требовательно произнес Якушев, не поднимая головы. — Скажи всю правду, чтобы не оставалось сомнений. Не опасайся, я выдержу. Только говори, если можешь, короче.

— Хорошо, — согласился незнакомец. — Тогда слушай меня, друг. Я буду предельно краток. Твоя Лена выпросилась в разведпоиск. Штабу фронта срочно потребовался «язык», и она ушла с разведгруппой в прифронтовой тыл. Группа была уничтожена полностью.

— А она? — вскинув голову, порывисто спросил Веня.

— Ее взяли в плен. В кармане у нее была лимонка. Лена сумела поставить ее на боевой взвод. Взорвала себя и еще четверых. В живых остался тяжело раненный фашистский ас полковник Корк. Вот и все, парень. А теперь и ты меня освободи. Не мотай душу. Мне тоже нелегко в глаза тебе смотреть. Уволь.

И раненый, постукивая костылем, стал от него быстро удаляться. Словно слепой, дотащился Якушев до своей двухместной палаты. Он даже не обратил внимания на то, что вторая, еще утром пустовавшая койка была сейчас занята; на подушке лежала аккуратным конвертом сложенная гимнастерка, а на рогатой вешалке висела длиннополая шинель со знаками различия младшего лейтенанта.

Якушеву страшно хотелось прилечь, но раздеваться не было ни сил, ни желания, и он повалился на кровать, как был, в сапогах и гимнастерке. На какие-то мгновения он впал в забытье и даже не повернул головы на скрип распахнувшейся двери.

— Ты что, браток, хворый, что ли? — раздался с порога веселый басок.

Якушев увидел крепкого белобрысого парня, ладно скроенного, широколицего, с зеленоватыми глазами и розоватым шрамом в левом углу рта, вероятно от не столь давно затянувшейся раны. Был незнакомец широкоплеч, из-под расстегнутой нижней рубахи проглядывала волосатая грудь. На руке перекинутое мокрое полотенце, которым он только что вытер лицо, полные губы растянуты в доброй ухмылке. Якушев неохотно воззрился на него.

— Хворый, что ли, спрашиваю? — повторил незнакомец свой вопрос.