Геннадий Семенихин - Расплата

— Постой, постой, а откуда ты родом?

— Из Новочеркасска, — недоуменно ответил Веня.

— Вот как. А на какой улице там жил?

— На Аксайской, товарищ майор.

Все находившиеся в землянке, безучастно относившиеся к этому официальному разговору командира полка с новым подчиненным, такому стандартно обязательному при зачислении новичка в полк, вдруг затихли, и молчание их стало заинтересованным.

— Значит, на Аксайской? А купаться на «ребячку» ты ходил? — неожиданно спросил командир.

— Ходил, товарищ майор, — растерялся Вениамин.

Командир полка костяшками пальцев постукал по столу.

— Так-так, а ты помнишь парня, который вызвал тебя драться на одну левую руку и поставил под глазом изрядный синяк? К этому синяку тебе еще посоветовали прикладывать медный пятак, убедили, что пройдет, а синяк стал еще ярче?

— Помню, товарищ командир, — недоуменно подтвердил Веня.

Лицо у майора стало веселым, будто он сбросил с себя маску усталости, и в каждой черточке проснулась одна лишь доброта.

— Ну, а как звали обидчика, не забыл?

— Нет, товарищ майор. Сашкой Климовым.

— Так вот, этот синяк я тебе тогда и поставил, Венька. И было это, как сейчас помню, под железнодорожным мостом.

Под низким бревенчатым потолком землянки грянул оглушительный хохот.

— Верно, под железнодорожным, — растерянно подтвердил Веня. — Вы еще тогда спросили меня, не тот ли знаменитый Якушев, герой гражданской войны, который был убит белобандитами, доводится мне дядей.

— Спросил! — весело закричал командир полка и, выскочив из-за стола, стал тискать его в объятиях. — Все могут быть свободны! — закричал он, спохватившись. — Чего глазеете? Создайте нам с земляком тишину, чтобы погутарить.

В землянке стало тихо и пусто. Климов опустился на дощатые нары, от которых удушливо пахло острой смолкой, кивком указал место рядом с собой и, когда Якушев сел, по-дружески опустил на его колено узкую цепкую руку. Веня мысленно усмехнулся, подумав о том, как иногда неверно изображают в газетах всех летчиков людьми богатырского сложения, пишут о том, какие широкие и крутые у них плечи и железные кулаки. Климов такого впечатления на журналистов произвести бы не смог. А когда он, упершись ладонями в коленки, ссутулился, приготовившись слушать, он и вовсе показался Вене хлипким, случайно облаченным в яркую форму военного летчика. Кисти рук у него были тонкие и никакой потаенной силы не обнаруживали. Трудно было сразу поверить, что именно ими вводит он в пикирование, а потом вырывает из него почти пятитонный штурмовик. Это были руки парикмахера, чертежника, пианиста, кого угодно, но только не пилота. Климов положил одну из них на плечо Якушеву:

— Ну вот что, Вениамин, договоримся сразу. Когда одни, можешь меня на «ты» и по имени называть, а если другие рядом, запрещаю. Полк есть полк, а командир — это командир. Все-таки на службе дистанцию держать надо. А теперь повествуй о себе. Какими ветрами тебя в штурмовую авиацию задуло? Вот не ожидал, что встретимся этак.

— Да что рассказывать, — постепенно освобождаясь от скованности, проговорил Веня. — Окончил гидромелиоративный техникум, немного поработал в Калмыкии. Там плотину строили. Потом попал на срочную. Кончил школу стрелков-радистов, сделал несколько вылетов на СБ. Сбили, горел. А потом больше года по госпиталям скитался — и вот перед тобой.

Климов задумался, и его зеленые глаза потухли.

— Просто говоришь, словно анкету заполняешь, — вздохнул он. — А в жизни все, что ты рассказал, далеко не просто, милый Веня. Ты за это время солдатом, войной обожженным, стал. Летать на «иле» хочешь? А то в моторяги могу тебя определить. Спокойнее в моторягах, а? Так оно безопаснее, и, если после войны сохранимся, еще обо мне скажут, а то и в газетах пропечатают, каким был чутким командир полка Климов, распознавший талант в своем скромном подчиненном.

Якушев рассмеялся:

— Перестань шутить. Лучше о себе поведай, чтобы знал я, по заслугам ли тебе честь отдаю.

Командир полка вздохнул:

— Да что там, Веня. Ты мне, как в анкете, все выложил, ну и я тебе так же коротко. Я два курса в нашем Новочеркасском индустриальном институте окончил. А потом, помнишь, призыв «Комсомолец, на самолет». Вот я и подался в летное, училище. А теперь шлемофон на голову натянул, ларингофоны приладил, полосу аэродромную перед собой осмотрел и — по газам. Стало быть, не хочешь пополнять могучее племя мотористов?

— Без меня просуществует, — улыбнулся Якушев. — Иметь такого, как ты, командира да не попасть по землячеству в летный экипаж. За кого ты меня принимаешь?