Герман Нагаев - Второй фронт

— Егор, голубчик, зачем же так сразу? Ведь мы еще мало знаем друг друга. Ведь вы еще не видели Вадика. Он скоро приедет из лагеря. Я вас очень прошу… Ну, какая-нибудь неделя…

— И тогда? — взяв ее за руку, властно спросил Егор.

— И тогда все решится.

— Ох, Таня. Если только… Дайте хоть я вас поцелую, — и он мягко, но сильно притянул ее к себе.

— Нет, нет, не сейчас… у меня губы накрашены, — схитрила Татьяна. — Только не сейчас, — повторила она, — и слышите — хлопнула калитка? К нам кто-то идет. Пойдемте скорее в комнаты.

Егор, войдя в столовую, сел на стул у окна. Татьяна выскочила на террасу. Оттуда долетели радостные крики, и скоро Татьяна вошла, ведя за руку белокурого, загорелого мальчика.

— Вот, Вадик, познакомься. Это мой троюродный брат, Егор. Зови его просто: дядя Жора.

Вадик подошел к Егору и, протянув руку, сказал:

— Здравствуйте, дядя Жора.

— Ох, ты какой вырос! — добродушно улыбнулся Егор, заглянув в доверчивые голубые глаза. — Большущий! — приподнял его и посадил к себе на колени. — Ну как, хорошо отдохнул?

— Хорошо!

— За ягодами ходил?

— Ходил…

— А за грибами?

— Тоже.

— А купался?

— Только с вожатым.

— А здесь мы с тобой без вожатого покупаемся.

— А вы умеете плавать?

— Я-то? Да я же на реке вырос. И по-матросски, и саженками, и столбиком, и кролем, и брассом.

— А меня научите?

— Обязательно! Будешь со мной дружить?

— Буду.

— По-настоящему?

— Да, дядя Жора.

Егор достал перочинный ножик со множеством всяких предметов:

— На, владей! Это тебе на дружбу, — и так тепло улыбнулся, что Татьяна почувствовала его родным.

— У-у, настоящий! Спасибо! — Вадик обнял Егора и поцеловал в щеку.

Татьяна, боясь расплакаться, выскочила за дверь…

После ужина Егора оставили ночевать. Татьяна и мать легли с Вадиком в спальне, а ему постелили в комнате отца.

Вадик уснул сразу, а мать долго ворочалась на диване, вздыхая.

Татьяна не могла уснуть — она думала о Егоре. «Кажется, совсем простой парень, но есть в нем какое-то обаяние. Он мне напоминает лихого богатыря Ваську Буслаева. И еще — Сергея. Правда, Сергей был более интеллигентный и хрупкий. Но что-то в них есть общее. Даже соседка заметила… Что же это такое неуловимое, что меня влечет?» — думала Татьяна, трогая кончиком языка горевшие губы, и не могла понять. А это было подсознательное влечение к молодому, сильному мужчине, по которому соскучилось, истосковалось все ее существо.

Татьяна долго не спала, прислушиваясь к порывистому дыханию матери. А когда та уснула, она встала и, накинув халатик, босиком ушла к Егору.

Совершенно ошалев от нежданного счастья, Егор утром не поехал в Североград — ему нужно было заступать во вторую смену. Помывшись в кухне, он вышел на участок и, увидев Татьяну, поливавшую цветы, подхватил ее на руки и стал носить по дорожке, целуя и шепча восторженные слова. Этим чуть не испортил все дело, так как Вадик, привыкший в лагере рано вставать, вышел на крылечко и увидел бы их, если б не бьющее в глаза солнце. Татьяна, заметив сына, вырвалась и, пока Вадик тер глаза, спряталась в кустах.

Егор, осознав свою оплошность, бросился к ребенку и увел его в дом в свою комнату…

Татьяна ушла в глубь сада. Она чувствовала себя необыкновенно счастливой и в то же время страшилась этого счастья. Ей было хорошо, радостно и в то же время как-то грустно, тревожно, и кружилась голова. Чтоб прийти в себя, собраться с мыслями, разобраться в чувствах, она стала помогать матери готовить завтрак…

После завтрака Егор с Вадиком, накопав червей, ушли с удочками на пруд, а Татьяна, сказав матери: «Я пойду почитаю» — уселась в гамаке под березами и, положив книгу на колени, задумалась.

«Как же я решилась пойти к нему сама? Что это было: влечение или боязнь? Боязнь, что он уедет и не вернется? А что будет теперь? Что он подумает обо мне?..» Татьяна задавала себе вопрос за вопросом, но ни на один не отвечала, стараясь докопаться до самого главного.

«Впрочем, он так ошеломлен случившимся и так счастлив, что едва ли способен думать о чем-нибудь, кроме как о следующей встрече в папиной комнате… А я? Не поторопилась ли я? — спрашивала она себя. — Увлекшись, не потеряла ли я голову? Не совершила ли роковой ошибки? Сейчас он, будучи увлечен, привязан ко мне и к Вадику. Но надолго ли? Вдруг его чувства остынут и перейдут в привычку, опростятся? Духовный подъем сменит будничная обыденность. Что тогда?