Игорь Николаев - Запах пороха

В деревне автоматчики поймали дезертира. Дело сразу приняло крутой оборот, кто-то обронил в запальчивости тяжелое слово:

— Расстрел…

Законы войны суровы. За Отечество, за детей своих, за жизнь на земле люди кладут головы. День и ночь смерть витает над солдатом, и если малодушный изменил долгу своему… Пойманному скрутили руки, это был рядовой, лет тридцати. Еще не понимая серьезности происходящего, он почти не сопротивлялся. Возбуждение и гнев солдатский делали свое дело: дезертира поволокли за дом. Только теперь несчастный уразумел, что ему грозит, закричал, стал вырываться и повалился наземь.

Кучка автоматчиков обросла людьми, как снежный ком. Помимо роты сюда сбежались и детишки, и женщины. Над селом поднялся разноголосый крик. Я пытаюсь что-то сказать, но не могу: меня не слышат. В сутолоке ко мне подступился Шишонок. Он моего роста и, пожалуй, возраста, это кадровый боец, автоматчик-ветеран. Вид у него почти такой же растерзанный, как у дезертира: маскхалат спущен до самого пояса, волосы сбились на глаза, лицо мокрое, потное. Он оттирает меня плечом от толпы, хватает за руку.

— Самосуд же, товарищ командир! — кричит он.

Расталкивая бойцов, мы вдвоем пробиваемся в круг. Вдруг над головой бахнул выстрел. Толпа затихла.

— Что здесь?! — с лошади свесился Дмитриев.

— Вот дезертир… — начал я докладывать командиру полка.

— Ну? — Дмитриев спешился, подошел к связанному бойцу.

— Откуда?

— Из бат-т-т…

— Меня знаешь?

— З-з-знаю, — зацокал тот зубами, помалу приходя в себя. Изрядно помятый и весь вывалянный в снегу, он едва держался на ногах. Ни шапки, ни ремня на нем не было… — О-о-отстал…

— Заберите его! — приказал командир своему адъютанту и вскочил в седло.

На исходе декабря полк подошел к Белеву. Опустошенные беспрерывными боями стрелковые батальоны насчитывают по тридцать — сорок штыков, в двух батальонах всего два исправных станковых пулемета. А рота автоматчиков после доукомплектования имеет около пятидесяти человек — половина штатного состава.

Затемненный город не виден. Командир полка прохаживается вдоль колонны, высоко поднимая длинные журавлиные ноги. Все с нетерпением ждут возвращения разведчиков. Скоро бой.

В темноте полк обошел город с северо-западной стороны и развернулся в боевой порядок, все в один эшелон. Кругом поле, ни куста, ни деревца. Белая пустота…

В немой тиши движется ротная цепь; идут развернутые взводы: первый, второй, третий. Третий — приданный, саперный, там Оноприенко. Живая цепь выгибается и пружинит, выдаваясь вперед то серединой, то краями. Снег задувает наши следы. Назад пути нет. Бой начался без единого выстрела.

Белая пустота… Тает на горячих щеках снежок. Идут связанные невидимой нитью бойцы.

Я — в центре, за вторым взводом. За Васильевым.

За мной — трое связных: двое своих и один от саперного взвода. И саперы нынче в цепи.

— Без команды не стрелять!

Над полем мгла и тишина.

Но вот слева зачастил «максим». Где-то громыхнуло, пыхнул сноп огня, горизонт оскалился рваными краями, и над городом повис красный отблеск. Оттуда сыпнули трассирующие пули, над землей побежали белые светляки. Длинные пунктиры искромсали мутную даль.

— О-о-о…

Кто-то упал. Взводы продвигаются перебежками.

— Вперед!

В городе рвутся артсклады. Глухие, зловещие удары подсвечиваются яркими вспышками. Красный огненный купол над городом влечет к себе, оттягивая роту чуть вправо, и я ничего уже не могу сделать. Да и не пытаюсь.

Мы — правофланговые полка. Справа от нас нет никого — открытый фланг.

Внезапно замолк сосед слева — стрелковый батальон, не слышен его пулемет. Наверно, залег сосед. Мы тоже не стреляем, идем на сближение.

Впереди виден Васильев, его мелкий, частый шаг. «Ложись!» — хочу крикнуть и не могу. Сбоку проплывают радужные пунктиры трассирующих пуль. Протянуть бы руку, поймать… Но рука стискивает автомат, меня охватывает странное оцепенение. Механически переставляю ноги, отчетливо вижу перебежки в цепи, но сам приземлиться не могу, иду, как заводной. «Я новичок в роте…»

Пули свистят и гаснут где-то в мутно-белом бесконечном пространстве. «Мир безграничен, но не бесконечен…» — вспоминается почему-то. Повторяясь, как эхо, бьется мысль: «Не открыли бы огонь без команды…» Вижу только Васильева, его обснеженная каска плывет перед глазами, как луна в морозном небе.