Игорь Николаев - Запах пороха

— Вытребэньки… Хватит черта тешить! — не выдержал Оноприенко.

— А что делать?

— Сейчас пристрою!

И пристроил.

— Макуха! Будешь старшим над товарищами музыкантами, — распорядился лейтенант.

Макуха повел артистов на другой край расчищенной площадки, где лежали привезенные старшиной старые, узкие половицы.

— Во! Из горбылька будем выкраивать, — пояснил Макуха. — Кто резать, кто тесать, кто носить… Разделяйтесь. Первый, второй, третий…

— Симфо-ония…

— Кончай музыку, ударники-барабанники!.. — прикрикнул Макуха, и артисты взялись за топоры.

Железнодорожная ветка перерезала полосу наступления полка. Где-то там в крутости насыпи притаилась фашистская огневая точка. Удачно посаженный пулемет резал наступающих кинжальным огнем, и после нескольких атак пехота залегла. Подтянуть же по бездорожью полковые орудия на прямой выстрел оказалось невозможным.

— Саперы… — сказал командир полка. Дмитриев ничего больше не добавил, но все было ясно.

В темноте поползли двое, поволокли к насыпи ящик с толом.

Впереди Макуха. Сержант ведет в снегу сапу, пробирается по скрытому окопу к насыпи. За ним напарник волочит ящик с зарядом. Под ящиком — изогнутый лист фанеры, и все равно заряд тонет в разворошенном снегу.

— Тяни, друг… — шепчет Макуха.

Снег утомительно светлый, глаз вблизи различает каждую пушинку. Но дальше — мутная пелена.

Макуха поворачивается на бок, смахивает с лица снег, смотрит вперед. Где-то горит, и сержанту представляется, будто по насыпи скользит срезанный ломоть красного неба.

— Сь… сь… сь… — тихо посвистывает Макуха напарнику, дает пеленг и сам вслушивается в шорохи.

Сержант переводит дыхание. Сверив по компасу направление, снова разгребает снег. Медленно продвигаются саперы, на них навалилось тяжелое предрассветное безмолвие.

Пулеметчик засел в дорожной бетонной трубе. На откосе, над оголовком трубы, нужно взорвать заряд, тогда поднимется наша пехота…

Мало-помалу приближаются саперы к насыпи. На минуту Макуха приостановился, забрал у товарища ящик, перекинул через голову лямку. Веревка сдавила ему горло.

Подрывники двигаются, словно под водой, лишь затянутые белыми капюшонами каски чуть-чуть возвышаются над снежным ходом. Позади них остается извилистая борозда, да и ту не видно в темноте. Предрассветный час… В снегу Макуха наткнулся на чьи-то ноги. Человек… Застывший человек… Сержант резко принял влево, лямка захлестнула ему шею, душит. Ледяные иглы бегут к ногам, сковывают движение, руки проваливаются в снегу… Холодно.

До насыпи осталось метров сорок. Макуха с минуту лежит в тягостной тишине, глаза у него закрыты. «Может, перемирие? Конец войны?» — фантазирует он. Трудно ползти…

Снег, снег… «Сколько в метре сантиметров?..» Сержант шевелит окоченевшими, бесчувственными ступнями. На востоке уже сереет, беспросветное небо открылось немного, и мороз лизнул его багряным языком. Саперы проверили зажигательные трубки, каждый свою: запас.

— Справа пойдем… — шепчет Макуха, хотя весь этот маневр давно решен.

Длинная мрачная насыпь нависла над подрывниками, за полотном — враг. Последние метры…

Над головой хлюпнула мина, за спиной прорезались пулеметные очереди. Макуха схватил заряд. Не оглядываясь, кинулся на откос, помощник — за ним. Одним махом выскочили они на насыпь и залегли. Сержант сорвал с запального шнура изоляцию, оголил конец, помощник прочистил в ящике забитое снегом гнездо для детонатора.

«Та-та-та-та-та» — заработал вражеский пулемет.

Макуха приложил к валенку шнур, резанул наискось, заправил в прорезь спичку, чиркнул. Зашипела струйка дыма…

«Фить-фить…»

Подрывники слетели с насыпи. То поднимаясь в рост, то падая, побежали.

Взрыв!

Крутая, как волна, насыпь будто надвинулась на саперов. Навстречу им катился орущий человеческий вал.

Четырнадцатого декабря мы миновали станцию Узловую. На путях горели разбитые вагоны, торчало изломанное железо и покореженные рельсы — следы короткого, но горячего боя.

Нас обгоняла конница: это кавалеристы корпуса Белова. Они хлынули сплошной лавиной. Мы уступали им дорогу.

На другой день войска нашей десятой армии взяли Богородицк.

День и ночь… Мы идем, кажется, без остановки. Но это не так, суровые, жестокие броски сменяются короткими передышками. И опять марш, опять первый эшелон. Еще атака. Передышка. День и ночь, день и ночь…

До конца сорок первого года остаются две недели. Что принесет нам Новый год? Под какой елкой мы встретим его?