Игорь Николаев - Запах пороха

— Пей.

Спирт-сырец отвратительно воняет. Мне не хочется пробовать его, но я креплюсь, боясь показаться смешным и неопытным юнцом. Окоченелыми пальцами зажимаю нос и опорожняю посуду.

— Согрелся? — участливо спросил Зырянов.

Я молча хватаю закуску. В горле першит, перед глазами расплылось добродушное лицо Зырянова, на щеках у него проявились, как на цветной пленке, синие прожилки. По знаку Зырянова один из разведчиков подменил водителя. Тот, промерзший и сонный, ввалился в дом, буркнул что-то и принялся за еду.

— Далеко до совхоза? — спросил Зырянов.

— Верст пять.

До совхоза мы добрались ранним утром. Неезженная дорога была обозначена одетыми в белое деревцами. В предрассветной тиши притаились разбросанные по усадьбе строения, они словно вмерзли посреди громадного, безжизненного поля. По нашим данным, этого района вполне могла достигнуть и немецкая разведка.

— Ни своих, ни чужих… — усомнился Зырянов. Он долго разглядывал в бинокль совхозную усадьбу, затем приказал развернуть полуторку и держать на ходу. Машина приткнулась под белесым кустом. Пока мы с Зыряновым проверяли оружие, разведчики уже куда-то скрылись.

Зырянов пошел по дороге. Я — за ним, след в след. Перед глазами у меня — широкий полушубок и ноги капитана. Он шагает быстро, решительно, за отворотом его правого валенка — пистолет; о вороненую сталь тонко звякает пряжка витого ремешка. Скрипит снег.

— Тишина-то, тишина! — тревожится мой старшой.

Подозрительная тишина. Мы оба держимся левой обочины, переходя от дерева к дереву. Молодые вязы нас ничуть не закрывают, но кажется — так надежней.

Не слышно ни людей, ни петухов; не поднимаются столбы дыма из труб; только потягивает далеким, устоявшимся запахом хлева да горчит что-то горелое. Я убеждаю себя, что здесь нет ничего живого. Все вокруг как будто оправдывает мою догадку: и припорошенная снегом водовозная бочка, и длинные, опрокинутые набок корыта, и белый стожок соломы, и до половины занесенная соломорезка, и высокая куча неколотых дров. Все мертво.

— Никого! Брошено.

— Постой, голуба… — шепчет Зырянов.

— Чего там… Пошли!

Зырянов прижимает палец к губам. Его настороженность вдруг заражает и меня: может, немец давно держит нас на прицеле? В конце концов, мы находимся в нейтральной зоне, а точнее — в незанятом войсками промежутке, в разрыве между отошедшими частями. В этот промежуток целится наш полк, который сосредоточился для наступления; но кто знает, что произошло за ночь, как изменилась обстановка на этом участке?

Холодная тишина давит. Шаг за шагом гребем мы ногами снег, продвигаемся вперед. Поставленный наискосок посреди двора длиннющий коровник отступает влево, из-за угла открывается погасшее пожарище.

— Вот, голуба…

По пожарищу бродит какая-то живая душа. Мы с Зыряновым оставляем всякие предосторожности и крупно, размашисто шагаем прямо туда. В этот момент из-за коровника показываются наши разведчики.

— Разрешите доложить… — подходит старший к Зырянову.

Обстановка прояснилась: вражеская разведка была здесь, но уже ушла.

Подходим к груде черных головешек. Оттуда несет гарью. Стоящая по колени в пепле женщина не обращает на нас никакого внимания, пристально смотрит под ноги и вяло переходит с места на место, что-то ищет.

— Что там, матушка? Ответа нет.

Возле нас собирается несколько перепуганных женщин и подростков да стайка детей. Дети разговорчивей взрослых, и вот что мы узнали…

Немцы нагрянули в совхоз под вечер. Их было человек десять, на автомобиле. Они согнали людей на двор.

— Рус зольдат? — допытывался очкастый унтер, поводя перед собой автоматом.

— Ну — русь… Все мы русь! — отвечала ему разбитная, не по летам подвижная бригадирша. Она стояла вместе со своими девочками-малолетками.

Поговорив между собой, немцы пошли по квартирам. Непонятно было — ночевать ли собрались, погреться ли, но только расположились все в одном доме, у бригадирши.

Часа через два примчался мотоциклист. Немцы живо сняли охрану и полезли в свой грузовик. Последним вышел на крыльцо унтер, он зябко ежился и потирал руки.

— Что… замерз? — бросила ему в лицо бригадирша.

Унтер окинул взглядом ее по-мужски распахнутый ватник и велел снять шарф. Он обмотал этим шарфом уши, надел каску.

Солдаты в машине возбужденно и громко переговаривались.

— Поджала собака хвост… — снова не удержалась бригадирша.

Унтер, видимо, малость понимал по-русски. По его знаку двое солдат соскочили с машины, принесли к дому канистру с бензином…