Елена Кибирева - «Моя сербская любовь». Рассказы о любви и о войне

Из глубины каких столетий взирает на нас наш Спаситель? С каким упованием Он обращается к нашей бессмертной душе? Чего ждет от нас? Конечно, молитвы и покаяния. Покаяния, а значит, изменения ума. Старинная икона, так поразившая меня, приковала к себе внимание на всю службу. И вот я уже на исповеди. Завтра надо обязательно причаститься. Ночь в тревоге. Чего-то жду. Душа прячется и трепещет от страха – завтра таинство великое.

Наутро снова в Преображенском. Готовлюсь причаститься, и все прошу и прошу ответа на свои немые вопросы и приговариваю: «Ты Сам, Господи, дай мне знак…»

И понимаю, что дерзновенно вопрошаю, но сама принять решение не могу. А ошибиться страшно.

Евхаристический канон – на коленках; так молятся в московском храме «Николы в Пыжах», где служит мой духовник отец Александр, – без единого слова, без тяжелых вздохов, затаив дыхание.

Но сейчас я в Санкт-Петербурге в Преображенском на Литейном. К чаше подхожу с волнением и страхом. Батюшка протягивает лжицу, а на лжице – две Божии частицы… Вот и ответ.

Какое ароматное и сочное мясо на вертелé, запеченное по-балкански! Кто хоть раз попробовал эту мужскую еду, не сравнит её ни с каким другим блюдом.

В первый же наш вечер в январе 2007 года, когда Ратко только приехал из Белграда, за званым ужином собрались наши близкие друзья: соседи, сербы, лечившиеся в клинике Илизарова, и врачи. Он приготовил это невиданное заморское блюдо и выложил ароматным, душистым мясом весь стол. И все гости кричали нам «Горько…», хотя о помолвке никто еще не объявлял. Как уютно было всем нам за этой братской трапезой, согретой теплом любящего хозяина. Как в родительском доме.

Эх, вертелó ты, вертелó!

Закрутило мою судьбинушку, завертело. Что выкрутишь? То ли радость? То ли грусть накликаешь? А вдруг раскрою свое сердце, а ты откатишься? Все равно возьму тебя в руки. И уже не вырвешься. Видать, на веку моем эта круговерть записана! А ниточка твоя, вертело, в моих руках, кажется. Да и твоя, Ратко!

Я долго пыталась понять, что происходило в его душе, сердце и в голове, когда он вернулся с войны. Что искал он на чужбине, почему несколько раз уезжал в Сербию из России и снова упорно возвращался. Почему так долго метался по чужим домам, что выискивал, кого ожидал, какую судьбинушку чуял.

Война разорвала сербские семьи на части. Все разрушила, все разметала. Вот и родной домашний очаг родительский погас в одночасье, когда сербские политики сдали его родной город после Дейтонских соглашений. Он и сейчас часто вздыхает: «Зачем воевали? Зачем столько жизней молодых сгубили?». Многие офицеры тогда ордена и медали с груди срывали. Не понимали, почему их заставили отступить и родные земли предать. Почему отдали штабные генералы их, сербов, родные дома, города и земли?

«Все сделала война!»

Все разрушила. Все испоганила. Жизнь перевернула.

И не находил он себе покоя ни после войны, ни после смертельного ранения, ни в клинике русской, ни в Боснии израненной. Душа металась и просилась в родной Ключ. Но город был уже чужим.

Пока жив был еще отец, он нет-нет да вырвется из России в объятия отчие. Но и отец ушел, вслед за сыном младшим и за женой. Упокоился.

Что теперь? Куда податься? В какую сторону пойти? И с кем делить судьбу?

Но, кажется, его в России ждут. «Поеду…»

Так однажды он решился и приехал в Россию навсегда. Навстречу матушке-судьбе и неизвестности.

Ему был почти сороковник. Но дни рождения он давно не праздновал. О них почти забыл. И не любил.

Но душа, его и моя, просили праздника.

Его юбилей мы отпраздновали шумно, в кафе с щемящим названием «Ностальжи».

Главное блюдо оговорено заранее. Жареная на костре свининка! Эту свинью, выражаясь фигурально, Ратко подложил под своих гостей к их большому удовольствию.

Пока я суетилась и переживала, какие заказать блюда на праздничный стол, чтобы все были сыты и довольны, он полдня жарил на костре поросенка на 40 кг весом и приговаривал: «Не волнуйся, всех накормим».

И действительно, все салаты и жюльены заморские померкли против фирменного балканского блюда!

На праздник пришли все приглашенные. Никто не пропустил. Даже не всем, кажется, мест хватило. Сидели и вдоль столов, и поперек, и по всем четырем углам.