Сергей Трифонов - Пощёчина генерал-полковнику Готу

– Лёшенька, радость моя, что так редко писал?

– Мама, так ведь я на фронте три месяца всего был, а писем двенадцать штук отправил, считай по письму в неделю. – Он улыбнулся. – Каждый день писать не мог, поверь.

– Ой! Всего три месяца? – всплеснула руками мать. – А мне они показались вечностью. Я принесла твоё любимое варенье, конфеты, пирожки. Всё здесь, в тумбочке. Выздоравливай. Приходить буду каждый день.

Она и приходила каждый день, принося сыну всякие вкусности. Но однажды не застала его в палате и очень испугалась. Сосед по палате, раненный в шею пехотный капитан, усмехнулся и, подойдя к окну, подозвал Анастасию Петровну:

– Да не переживайте вы так. Вон ваш герой, полюбуйтесь.

По очищенной от снега дорожке госпитального парка (март стоял холодный и снежный) ковылял на костылях Алексей. Рядом в ватнике поверх белого халата и в больших валенках шла невысокого роста девушка, то и дело поправлявшая на нём овчинный командирский полушубок. Анастасия Петровна прижалась лбом к оконному стеклу, долго стояла, улыбаясь чему-то своему, материнскому, не замечая и не вытирая слёз, катившихся по её разрумянившимся щекам.

С Олей, медсестрой госпиталя, Гордеев познакомился недавно, во время перевязки. Он всегда брал с собой в процедурную то конфеты, то печенья, угощал медсестёр. В этот раз он принёс три конфеты «Мишка на севере» ленинградской фабрики имени Крупской, введённой в строй полтора года назад. Натянув штаны после перевязки, он положил конфеты на столик.

– Ой! – радостно вскрикнула Оля. – Это мне?

Алексей улыбнулся и качнул головой.

– Мои любимые! Но где вы их взяли? За ними огромные очереди в магазинах. Спасибо.

– Мама принесла. Я к сладкому равнодушен. Мне бы пирожков с капустой или картошечки с селёдкой.

Оля смешно надула губки.

– Вот, мужчины все одинаковые. Им бы чего остренького.

Её маленькое, почти детское лицо с тонким носом, ямочками на щеках, огромными карими глазами под тонкими дугами тёмных бровей, выпавшая из-под накрахмаленной косынки вьющаяся прядь каштановых волос, – всё ему нравилось и вызывало в нём какое-то тёплое волнение.

– Ну, вот, товарищ командир, – звенел голос Оли, – завтра в это же время на перевязку. А за конфеты спасибо.

Оле было двадцать. После медучилища она уже год работала в госпитале и училась на втором курсе Ленинградского 1-го медицинского института. Происходила она из семьи потомственных врачей. Её отец, военврач 1-го ранга, профессор, преподавал в Военно-медицинской академии военно-полевую хирургию. Мать работала в поликлинике на Петроградской стороне участковым терапевтом. Оля очень хотела быть хирургом, как её дед и отец. Найдя в Алексее благородного слушателя, она могла часами, свободными от работы, во время ночных дежурств рассказывать ему врачебные случаи из истории военно-полевой хирургии.

Молодые люди понравились друг другу, стали ощущать душевную близость, скучали в короткие разлуки. Оля, словно ангел, заботилась об Алексее. Как-то, улучшив момент, он познакомил с ней маму. Прощаясь с сыном, Анастасия Петровна заговорщически подмигнула и ласково сказала:

– Глядите пристальнее, товарищ лейтенант. Такую девушку упустить нельзя.

В конце марта после военно-врачебной комиссии Гордеева выписали из госпиталя. Нога побаливала, но ходить он уже мог свободно и подумывал о начале тренировок в спортзале. Накануне выписки в канцелярии госпиталя он получил приказ о присвоении ему звания старшего лейтенанта и предписание явиться в автобронетанковое управление Ленинградского военного округа.

Алексей был удивлён и, чего говорить, просто обрадован, когда вместо старого обмундирования госпитальный каптёрщик выдал ему с иголочки новое, в том числе отличного покроя командирскую шинель. На петлицах алело уже по три кубика. А вот с хромовыми сапогами вышла загвоздка. Никак не удавалось натянуть узкое голенище на левую, туго беребинтованную ногу. Как ни старался, до боли, до слёз, никак не выходило. Алексей в отчаянии попросил каптёрщика позвать Олю. Увидев измученного красавца командира, она звонко расхохоталась. Оля смеялась так откровенно и искренно, что до слёз рассмешила каптёрщика с Алексеем.

– Ну, вот что, товарищ старший лейтенант, – приняла она строгий тон, – сейчас мы сделаем вам новую повязку.

Она открыла принесённую с собой санитарную сумку, достала ножницы, разрезала бинты на его ноге, удалила ватный тампон, компресс, быстро наложила новый и вместо бинта всё заклеила большим пластырем. Полюбовавшись содеянным, она достала из той же сумки пару грубовязаных шерстяных носков и натянула их на ноги Алексея.