Петр Волкодаев - Чей мальчишка?

— Чей?

В толпе нарастает ропот.

— Измываются над мальчишкой!

— Нелюди!

— Привязали к оглобле…

— Будто собаку…

Ефрейтор что-то крикнул своим солдатам, и те шарахнули из автоматов над гудящей толпой. Люди кинулись с площади в разные стороны.

Снова привязали Саньку к оглобле. Тешится ефрейтор: все по голым пяткам норовит стегнуть Саньку.

На шоссе, за пригорком, наткнулись на столбик. На дощечке черные буквы: «Ахтунг, минен!» 13 13 Внимание, мины! (немецк.). . Свернули в объезд. Рядом с кюветом протоптана новая дорога. Смотрит Санька на дощечку, и в груди у него теплится радостное чувство: вернулись партизаны на Друть…

Навстречу по шоссе движется толпа. Волокут что-то. Бороны тянут люди по дороге. Сзади, поодаль, идут немцы. Дымят сигаретами. В промежутке едет телега с пулеметами. Гонят людей на мины…

Когда поравнялись, Санька содрогнулся: переднюю борону волочит дед Якуб с двумя женщинами. Старик узнал Саньку, кинул борону, семенит мелкими шажками к подводе. Женщины тоже остановились. Смотрят на мальчишку скорбными глазами.

— Саня! Что они над тобой вытворяют? — От ярости у старика трясется сивая борода. — Живодеры!

Ефрейтор спрыгнул с телеги, кинулся к деду Якубу. Тычет в лицо автоматом.

— Твой мальчишка?

— Наш он, наш! — выкрикивает дед Якуб, все больше распаляясь. — С одной улицы мы! С Советской…

Ефрейтор, будто оглушенный, глотает ртом воздух, силится что-то сказать.

— Совиетишь?

Он замахнулся автоматом, но не успел ударить: дед Якуб схватил руками ремень оружия и рванул к себе с такой силой, что ефрейтор не удержался на ногах, упал на колени. Старик тузает немца, силится вырвать черную кривулину. Свалил чахлого гестаповца в кювет. Волочит на шоссейку. К ефрейтору на подмогу бегут «десантники». Насели на старика, как коршуны…

И вдруг там, где над дедом Якубом взмахивали кулаки, страшный громовой удар вздыбил землю. На миг ослеп Санька, а когда открыл глаза, ни деда Якуба, ни ефрейтора, ни других «десантников» не было на дороге. Там чадила глубокая яма. На обугленных, рваных краях дымились клочки какой-то одежды…

…Саньку привезли в «музыкальную» школу и втолкнули в подземелье. Сидит он на полу, трет распухшие пальцы. Онемели. Сняли чересседельник, а на руках рубцы болючие…

Рыкнула ржавая дверь, в подземную комнату шагнул Зорге, а с ним Эрих и еще два немца. Зорге ядовито ухмыляется:

— Наконец-то я дождался тебя… Ну, голубчик, начинай рассказывать! Где Орлов скрывается? Куда увел отряд Максим Максимыч?

Санька пятится к стене.

— Молчишь? Взять! — науськивает Зорге гестаповцев, словно овчарок.

Его волокут к козлам, прикрутили веревками. Эрих взял в руки молоток, гвоздь, вколачивает его Саньке в пятку… Санька безумеет от боли:

— Мама!..

Опомнился Санька на полу. Эрих лил ему на голову воду из ведра. Потом поставил на ноги. Зорге опять допытывается. Злится. Щеки покраснели. Но недолго он ерепенился. Махнул рукой и вышел из пыточной.

Спустя несколько минут Саньку привели к Зорге в кабинет. В дверях он зажмурился: после подвального сумрака яркий электрический свет ослепил. А когда открыл глаза, то увидел в кабинете своего отчима. Залужный сидел возле стола перед начальником гестапо и нервно теребил черную бородку.

Он вскочил со стула и весь затрясся от ярости, по-волчьи скаля зубы и сжимая кулаки. Зорге властным жестом остановил его.

Два раза после Санькиного бегства из «музыкальной» школы допрашивали Залужного в гестапо. Залужному удалось убедить гестаповцев, что он не причастен к бегству пасынка. Его оставили на должности бургомистра. Однако прежнего доверия к нему уже не было. Он это сразу почувствовал, как только его вызвали на допрос. И вот теперь, когда поймали Саньку, Залужный обрадовался. Наконец-то все выяснится! Зорге убедится сам, что Залужный ни в чем не повинен.

— У-у, змееныш! — зашипел Залужный. — Кто подослал тебя в школу? Говори!

У Саньки в сердце закипела ненависть. Предатель! Ишь, выслуживается перед гестаповцами. И вдруг в этот самый миг дошло до его сознания, что жизнь Залужного сейчас в его руках. Ведь неспроста Зорге привел его на Санькин допрос? Очная ставка, значит… «Пускай сами немцы расстреляют его…»

— Ты меня подослал! — крикнул Санька неестественно громко. — Ты! А потом отправил к партизанам с донесением!

Залужный вдруг побелел, таращит на Саньку растерянные глаза:

— Чего мелешь? Щенок!..