Петр Волкодаев - Чей мальчишка?

Тот, коротышка, остановился шагах в трех от кур. Сосет сигаретку, чмокает толстыми губами. Вдруг его палка вжикнула — направо, налево… Взмахнул еще раз… Куры закудахтали, разлетелись по двору. Не успел Санька глазом моргнуть, как немец посшибал палкой головы сразу трем птицам.

Напуганные куры не подпускали близко немца-курятника. Да он и сам теперь не старался настигнуть их. Останавливался поодаль, выбирал жертву и, размахнувшись, метко швырял палку в курицу. За ним следом семенил еще один немец, сухопарый и хилый с виду, собирал подбитых кур, что-то выкрикивал на своем языке и похохатывал.

С курами направились к сенцам. Но в это время из палисадника вывела цыплят наседка. Куриный «снайпер» шагнул к ней. Она натопорщила перья, растопырила крылья — вот-вот кинется на обидчика. Вжикнула палка, и голова квохтухи отлетела к штакетнику…

Бабка Ганна выбежала из избы, схватила в руки все еще хлопавшую крыльями наседку и, разгневанная, шагнула к немцу-коротышке.

— Квохтуху-то зачем загубил? У-у, выродок! Ткну вот в бесстыжую харю…

— Но, но! Рус швиння!

Он пхнул сапожищем бабку Ганну в живот. Старуха выронила курицу из рук и, цепляясь сухими заскорузлыми пальцами за точеную балясину, присела у крыльца. Хватает открытым ртом воздух, шевелит губами: силится что-то сказать. Растопыренные локти трясутся.

Санька метнулся в сенцы, но, увидев на пороге немцев, попятился назад.

Они ввалились в избу, бросили подбитых кур к загнетке. Шаркают коваными сапогами, оставляя на крашеных половицах черные ссадины.

Куриный «снайпер» вскочил на лавку, достал из походной сумки, что висела на боку, какую-то книгу, вырвал из нее портрет и прикрепил к простенку над этажеркой, там, где висел отрывной календарь.

Сухопарый шагнул к коротышке, ухмыляется, указывая на Саньку, спрятавшегося за печку-голландку.

— Ганс, вас майнен зи дацу? 2 2 Ганс, как вы на это смотрите? (немецк.)

Ганс подошел к Саньке, обжег щелчком ухо. Санька от боли аж присел. Гитлеровец схватил Саньку за руку и потащил к простенку.

— Фюрер! — указал он пальцем на портрет.

С простенка на Саньку смотрел выпученным глазом какой-то человек с черными усиками. Над ними — хищный, крючковатый нос… Второй его глаз был чуть-чуть прижмурен и косил на этажерку, где лежали Касту севы книги. С продолговатой, как дыня, головы черные прямые волосы спадали на правый висок.

Санька хотел кинуться к простенку, сорвать портрет кривоглазого фашиста. Но рядом топтался Ганс, ворошил книги на этажерке. Там были учебники Кастуся (он ходил в вечернюю школу, в девятый класс), справочники по автоделу, художественная литература.

Двое уже скубли кур возле загнетки, сняв френчи и засучив рукава.

Гитлеровцы, занявшись своими делами, забыли про Саньку. Он попятился к порогу и выскользнул из избы.

Бабка Ганна сидела на нижней ступеньке, прижав ладонь к животу. Изредка охала. Санька помог бабке подняться на нога и повел ее в сенцы, где стояла кровать-раскладушка. Но там, пыхая сигареткой, уже лежал Ганс. Прямо в кургузых сапожищах забрался на розовое покрывало.

— Пшоль назад! — крикнул Ганс.

Он вскочил с кровати, щелкнул Саньку опять по уху и вытолкнул их с бабкой из сенец.

— Рус там! — Гитлеровец показал рукой на поветь. — В дом живьет дойчлянд золдат…

Санька повел бабку в поветь. Кряхтя и охая, она легла на охапку сена. Шептала что-то, вся вздрагивала, будто вдруг напала на нее трясуха.

Санька, снова рискуя своим ухом, прокрался в сенцы, схватил там с кровати одеяло и подушку, принес в поветь. Укутал бабку Ганну.

Вскоре на крыльце появился Ганс с порожним ведром. Свистнул, позвал жестом Саньку к себе.

— Вода… Бистро-бистро!

Санька топтался возле повети, пятился к воротам.

— Воды требует антихрист, — простонала бабка. — Сходи, Сань, принеси… А то бить почнет…

Санька взял ведро, побежал к колодцу. А немец сел на крылечко, достал откуда-то из-за пазухи губную гармонику и заиграл что-то веселое, притопывая широченным сапогом. Когда Санька наносил в избу воды, Ганс заставил его рубить дрова.

В сумерках солдаты затопили печь. Над трубой поднялась клочкастая туча дыма. Потом запахло на дворе мясным варевом. Хотелось есть, но Санька боялся идти в избу за хлебом. Он там лежал в ночовках, накрытый скатеркой.

В избе шумели немцы: что-то выкрикивали, в два голоса горлопанили песню, пиликала губная гармошка. А возле избы под окнами топтался часовой с автоматом на груди.