Петр Волкодаев - Чей мальчишка?

— Бабке Ганне не говорите, — просит Санька. — А то не пустит…

Дед смотрит на Саньку прищуренным взглядом. Седые с прозеленью усы, пожелтевшие снизу от курева, топорщатся. Под ними прячется хитрая улыбка.

— А зачем говорить? Наше дело мужчинское, а она — женщина…

В субботу утром старик поднял Саньку в такую рань, что еще даже воробьи спали под стрехой. Видно, боялся опоздать. Рисковое дело затевает, оголец! Как тут не помочь? Нет, Якуб не будет стоять в стороне. Надо выручать людей из беды… Без проволочки.

Бабка Ганна напихивает в холщовую торбу еды на двоих. Пеняет старику:

— Кому помогать идешь, старый пехтерь?! И мальчишку тянешь за собой…

Старик запальчиво перечит:

— Читала на заборе объяву? У меня спина не казенная, чтоб по ней резиновая палка плясала. Под перекладиной качаться тоже нету охоты. Сходим покопаем, чтоб им могилу выкопали…

На площади уже выстраивали рабочую команду. Людей в колонне — не густо. Санька насчитал всего двадцать семь человек.

Прошлый раз, когда Санька попал в ловушку возле керосиновой цистерны, он старался вырваться из колонны. И ушел-таки. А сейчас боялся, как бы его не вытолкнули конвоиры. Лез в середину, поднимался на цыпочки, чтоб казаться выше ростом. Даже грудь выпячивал, как солдат.

Но конвоиры не собирались выгонять Саньку из рабочей команды. Чем он для них не работник? Есть ноги — они донесут его до моста. Есть руки — они цепко держат лопату. Есть спина — по ней в любое время может прогуляться палка.

Через час Санька уже кидал лопатой мерзлые звонкие куски грунта в кузов грузовика. Рядом с ним пыхтел дед Якуб. Когда немец, что следил за работой, приближался к грузовику, старик делал вид, что старается изо всех сил: суетно махал лопатой, щеки надувал так, что они синели от натуги. Рукава засучил. Даже изредка покрикивал на тех четверых дручанцев, которые тут же работали.

Уловки старика смешили Саньку. Он до боли прикусил губу, чтоб не прыснуть смехом: немец с палкой стоял невдалеке.

Поодаль, там, где копер вбивал деревянные сваи в берег рядом с покореженными фермами моста, копошились пленные. Санька то и дело поглядывал туда — не покажется ли зеленая фуражка. Но в этот день он так и не увидел ее.

Прошло уже четыре дня, а Санька все носил за пазухой завернутый в тряпку револьвер. На ночь, когда дручанцев пригоняли в щелястый, сколоченный наспех из досок сарай, он прятал его в соломе и ложился на него головой, чувствуя даже во сне тревожащий холодок металла. А перед рассветом, когда их поднимали конвоиры свирепыми окриками, совал самовзвод опять под рубаху и туго стягивал живот солдатским ремнем.

Нынче Санька совсем упал духом: два дня осталось мучиться им тут с дедом Якубом на добровольной каторге, а пограничника он так и не встретил. Не видно его. Куда-то исчез.

Военнопленные работали в трех местах: одна группа тесала бревна и вбивала сваи на реке, вторая разбирала старую дамбу, третья валила строевой лес в двух километрах от моста. Ветер приносил оттуда протяжный гул падающих деревьев, и тогда над лесом поднимались белые вихри — косматые, как медведи. Изредка там хлопали одиночные выстрелы.

Приглушенные расстоянием, они были похожи на щелканье пастушьего кнута.

Дед Якуб в душе тоже волновался, но виду не подавал.

— Не тужи, — утешал он Саньку. — Найдем его, пограничника-то. Еще целых два дня… Не встретим до конца недели — еще один заход сделаем. Отдохнем дома малость и сызнова в «добровольцы» подадимся…

Санька заметил, что и на дамбе и возле копра работают не одни и те же люди. Тут каждый день появляются новые лица, а старые исчезают. Видно, по утрам в лагере немцы делали усиленную перетасовку рабочих команд перед отправкой колонны на стройку.

В это утро дручанцев сразу после подъема пригнали к сарайчику, где хранился рабочий инвентарь. Когда конвоиры приказали брать пилы и топоры, дед Якуб толкнул Саньку локтем в бок:

— Слышь, в лес погонят… Держись!

И верно, их погнали в лес. Там уже токовали топоры, визжали пилы и со стоном, тяжко ухая, падали на снег корабельные сосны.

В рассветном сумраке сновали между деревьями люди в рваных кургузых шинелишках. Одни валили сосны с корня, другие обрубали сучья, третьи волокли бревна к штабелям.

Дручанцам отвели участок возле оврага рядом с военнопленными. Санька в паре с дедом Якубом пилил гулкие высоченные деревья. Они падали, поднимая снежную пургу и швыряя Саньке в лицо белое крошево.