Сергей Зарин: Души военные порывы

– Здравствуйте, воины!

– Приве-ет…

– Бонжур…

– Коничива.. – вразнобой ответствовала паства.

– Чем сегодня жили? Что ели, что пили?

– Да ты, отец, издеваешься что ли? Не жрамши, не спамши уже вторые сутки сидим! Про кухню ты и сам знаешь!! Конь – косоногий, повар – полоротый, бог от нас отвернулся! А на духовной пище мы много не навоюем…

– Бог никогда не отворачивался от нас. Прости, но я – человек служивый, поэтому на первое, что среагировал, так это на это.

– Не отвернулся? Почему же тогда столько гов… горя вокруг? А? ты скажи мне? Как служивый служивому!

– И то правда, что бога нет, – подал голос другой солдат по фамилии Дудков. – Как же иначе объяснить всю ту несправедливость, что сейчас нас окружает?

– Да и до войны-то ее особо не было, – это Филин. Фамилия у него такая – Филин. Да и прозвище, впрочем, тоже.

– Не видите бога, значит?

– Не видим! – рявкнули едва ли не хором.

– Отвернулся?

– Отвернулся, отвернулся. Ты, давай, мякину тут не разводи. Сразу задвинь нам пару писаний, да мы пойдем делами заниматься. Нужными!

– Конаненко! – голос командира полка раздался прямо над ухом, хотя сам полковник стоял метрах в тридцати от аудитории. – Ты опять бучу поднимаешь? Совсем ничего святого не осталось уже? Еще раз встанешь – сядешь! Понял?!!

– Такточ, тврщполкник!!

– Всё! Всем глаза раскрыть, рты – нараспашку! Сидеть, внимать! И негромко молчать!! Всем ясно? Конаненко?

– Такточ, тврщполкник!!!

– Я ушел. Но я – повсюду.

После того, как спина командира полка скрылась в блиндаже, Конаненко, которому только что грозил срок на «губе», буркнул:

– Вот если кто из вездесущих и существует на Земле, так это – наш комполка.

В толпе нестройно засмеялись. Юмор тут присутствовал на каждом шагу (иначе не выдержать) однако те шутки, что на «гражданке» имели бы ошеломляющий успех, в окопах порой вызывали лишь пару коротких смешков. И наоборот – совершенно непритязательная шутейка (ну глупей просто некуда) иногда разрывала суровых воинов степей просто в хомячки.

– Ну так о Боге не я разговор завел, сами подняли, – отец Федор также, с лукавОй в глазах смотрел на нас с артиллерийского ящика.

– А как это? Ты ж – поп, о чем тебе еще-то гутарить? Бог, рай, ад, грехи – вот и весь ваш набор, – Конаненко смачно сплюнул себе под ноги.

– Я о жизни вообще-то разговор начал. Про Бога-то, я гляжу, вы и без меня всё знаете. И даже больше. Я только инструкции на старославянском-то и знаю: как отпеть, как покрестить, как поженить… Поженить-то никого здесь не надо?

Пара хмыков. Три плевка.

– Видимо, нет, – продолжил батюшка. – Ну так вот, я продолжу. Жизнь, я так понял, у вас – не сахар: войну вести заставляют, землю рыть требуют, голодать по три дня – я сейчас разговор веду! – внезапно повысил Федор голос, едва заметив в толпе намеки на какие-то комментарии.

– Так вот, – продолжил он, когда все успокоились. – Жизнь эту мы выбрали сами, и поэтому нечего на других пенять. Я закончил. Начинайте.

– Дак – хэх! Да как же мы-то в этом виноваты, когда на нас эти лупни европейские полезли! Сами!! А мы тебе виноваты! Мы, что ли и не жить должны были вовсе, чтобы их не раздражать?

– Нет, должны. К Богу вы, конечно, обращаться сейчас не будете – не в доверии он у нас, у людей. Но тогда я прошу вас обращаться к тому, кто у вас в самом сильно доверии… – отец замолчал.

– А кто? – не выдержал Дудков, – Кто это?

– Так ну вы же сами! Иль чо? Тоже доверия нету? Ежели так, тогда вам – к Богу. Никого еще не предал ни разу, но многих, правда, наказал. Но никого никогда не обманывал.

– Отец святой, ты, конечно, наверное, святой, но такую ересь нам, пожалуйста, не неси больше! Да из-за твоего божка тут уже тысячелетиями кровь рекой льется. По всей Земле, по всем углам!

– У Земли нет углов, Конопейкин. Она – шар. В школу не курить ходить надо было, а умных людей слушать, – донесся басовитый, с легкой ленцой голос.

– Да заткнись ты, Стеблов! – Конаненко, которого старый артиллерист называл Конопейкиным (была история) едва слюной не брызнул. Несмотря на относительную гиперактивность солдата, таким взвинченным его видели редко, и лишь в минуты великого гнева. Однако, чтобы его в такой великий гнев ввести, нужно было очень сильно постараться. А тут – завелся, считай, из-за пустяка.

– Чё «заткнись», наркоман хренов! Тебе, дураку, старших благодарить надо, что тебя, дурака, посадили здесь на мягкую травку, и тебя, дурака, не дергают за всяким делом, а дают дураку мудрости начерпать, да свою дурь попрятать! А ты пока обратным делом занимаешься! – спокойно парировал тот же голос.