Никита Карацупа: Жизнь моя — граница. Рассказы пограничника

— Ну вот и познакомились, — печально сказал диверсант и тяжело вздохнул.

— Познакомились, — подтвердил я, — хотя таким знакомствам мы не очень рады.

У меня часто спрашивали товарищи:

— А если на другой границе будешь служить, возьмешь с собой Ингуса?

— А как же? — удивлялся я. — Такую собаку никому не отдам.

И я никогда не расставался со своим четвероногим другом. Даже потом, когда у меня были другие собаки, я им давал одну и ту же кличку — Ингус. В новых собаках я всегда хотел видеть хотя бы частичку того, что было в Ингусе. А овчарка была необыкновенная. Она отлично понимала меня: если у меня хорошее настроение — ластилась, если я был чем-то огорчен — садилась рядом и не мешала до тех пор, пока я ее не позову.

Ингус научился сдерживать свои чувства: зря он не лаял, не скулил, не оставлял своего хозяина, не бросался на диверсантов, когда в этом не было необходимости, умело переключался с одного шпиона на другого, сам выбирал, кого из них задерживать первым.

И все же погиб Ингус, погиб на боевом посту. В ту ночь я, как всегда, тщательно готовился к выходу на границу. Предусмотрел, как обычно, всевозможные варианты поведения диверсанта. Ставил себя в самые сложные условия, в такие, что даже сам на минуту задумывался: как себя вести? Но задумывался только на минуту. Сколько у меня было различных поединков, схваток, и все же я выходил победителем, потому что знал, как действовать, потому что знал: нет у меня ничего дороже любимой Родины, нет для меня ничего священнее, чем граница, которую я должен охранять.

Накануне прошел дождь. От земли тянуло свежестью и лесной прелью. К подошвам прилипала грязь. Но даже в такую погоду я шел, как всегда, бесшумно: под ногами не чавкала грязь, не хрустел валежник, не стучали камни, которые попадались на дозорной тропе.

Я ждал встречи с врагом. Но такой, чтобы она не для меня, а для него была неожиданной. Только в таком случае я мог его обезоружить и захватить живым.

Прошел час, другой, третий… Из-за туч показалась луна. Ну что ж, это даже лучше. Теперь хоть видеть можно дальше и действовать не вслепую.

Обостренным слухом я уловил шелестение травы. Ингус насторожился. Прошло еще некоторое время, и, выглянув из-за пня, я увидел человека. Высокий, широкоплечий, тот вышел на поляну, внимательно и настороженно осмотрелся, поводил головой из стороны в сторону, чутко прислушиваясь, и, не заметив ничего подозрительного, двинулся к рощице, чуть правее того места, где я лежал.

Я молча подтолкнул овчарку. Она, не издав ни единого звука, выскочила из укрытия. Ингус не бежал, а, казалось, плыл в высокой траве. Еще немного, еще несколько метров — и овчарка достигнет цели.

Диверсант то ли почувствовал присутствие кого-то постороннего, то ли увидел движущуюся тень, резко обернулся и тут же вскинул оружие. Громыхнул выстрел, эхом отдался в лесу.

Ингус повалился в траву, не издав ни звука. Я еще с минуту поджидал, прислушиваясь: не заскулит ли собака — надеялся, может быть, она только ранена…

Ингус не шевелился. И у меня сжалось сердце: погиб мой верный друг. Боль заслонила все на свете. Хотелось сейчас же броситься на врага и отомстить ему. Но усилием воли я заставил себя не делать необдуманных поступков.

Я выстрелил. Нарушитель упал на землю и пополз. Страх гнал его подальше от места схватки. Он выбирал тенистые места, чтобы скрыться.

Перебегая от дерева к дереву, я преследовал его и стрелял, стрелял, стрелял… Когда тот понял, что сопротивление бесполезно, а скрыться от преследования невозможно и попасть в руки пограничника он не хотел, вскинул пистолет к виску, но я опередил его: выстрелил, и рука диверсанта безвольно повисла.

Подоспели товарищи, но я, даже не взглянув на пойманного шпиона, вернулся на поляну, поднял на руки мертвого Ингуса и понес его, прижимая к груди. Мне еще не верилось, что мой верный друг погиб. Я иногда останавливался: мне чудилось, что пальцы ощущают толчки сердца Ингуса. Я всматривался в овчарку, но ее глаза были широко раскрыты и не моргали. В них застыла боль и тоска.

Я поднялся на возвышенность недалеко от заставы. Здесь хорошо просматривалась пограничная река, поселок, линия связи, далекие острова. Всю ночь я просидел около Ингуса, вспоминая все, что нас с ним связывало. И только на рассвете заметил, что кое-где среди шерсти собаки пробивалась седина. Неужели перед смертью появилась? Я потрогал седые пучки шерсти. Они были на заживших ранах Ингуса. Да, не каждый ветеран, наверное, имел столько ранений, сколько пришлось получить Ингусу в жестоких схватках с диверсантами и шпионами.