Николай Стариков - Ваше благородие

Июльские ночи короткие. Вроде бы только наступил приятный вечер, а уже на освобожденном от облаков восточном небосклоне появилась светлая полоска. Юлька ойкнула. «Что сказать маме?» И тут же подумала: «А как же Вадим?»

Дверь оказалась не запертой на задвижку. Осторожно, на цыпочках вошла в коридор. На пороге в комнату — мать.

— Ну и ну! — И больше ни слова.

Вспыхнуло лицо, и сказать нечего.

Наутро Юлька с воспаленной щекой бросилась к зеркалу. Процарапанная сеткой парчового офицерского погона, ярко пылала отметина. Весь день пришлось прикрывать ладонью покрасневшее место и отвечать любопытствующим — «зуб».

«Вранье не украшает человека, но в трудную минуту выручить может», — сделала вывод из новоявленного опыта девушка.

Вечером Юля к Бодровым не пошла. Ничего не придумала в оправдание причин поцарапанного лица. К тому же начальник через дежурного по райотделу вновь предупредил об «ответственном задании».

Сегодня Юля впервые осмелилась войти в кабинет Кадена. Требовалось уточнить одну фразу в рукописном тексте. Открыла дверь и отшатнулась. Посреди комнаты сидел окровавленный человек со связанными сзади руками. Она метнулась в свою каморку, но тут же появился начальник.

— Два момента, — сказал он, не здороваясь, — ко мне в кабинет без вызова не входить. В случае экстренной необходимости следует постучать и ждать ответа за дверью.

Юля смотрела на Кадена и не узнавала его. Расширенные глаза лихорадочно блестят, по скулам ходят желваки, всегда зачесанные назад волосы свисают на лоб, ворот гимнастерки расстегнут, ослаблен ремень. Он так же быстро исчез, как и появился.

На следующее утро приезжал дед Дмитрий Карпович. Забрал вместе с зыбкой внуков и правнука погостить, разогнать устоявшуюся тишину в их доме. Еще он выполнял просьбу колхозного бригадира привезти Вадима. Рабочие на току стали замечать, что ворует кто-то зерно из хлебных ворохов. По его мнению, лучшего охранника колхозного добра, чем молодой и здоровый Вадим, ему не сыскать. Старики да бабы — все наличные колхозники откровенно побаивались оставаться один на один с темнотой и жуликами.

Когда есть хотя бы какое-то дело, жизнь сразу приобретает смысл. Вадиму предложение понравилось. Но поставил условие, что на колхозный ток его станут подвозить. Идти на костылях слишком далеко.

Когда старая Желтуха доставила тарантас с седоками в Горшовку, Вадима ожила сюрприз, о котором дед заранее не распространялся, боялся, внук отвергнет его инициативу. Дмитрий Карпович подготовил для гостя самодельный протез на ногу. Это была тонкостенная ступа, выдолбленная из куска березы, с отверстиями по бокам и небольшим наконечником вместо стопы. Изделие внутри выстлано несколькими слоями резины от автомобильной камеры, сверху лежала пуховая подушечка. Крепилась ступа к верхней части голени широкими сыромятными ремнями. Вадиму протез понравился, и он тут же начал его примерять. Уперся остатком голени в пух, закрепил устройство, надел на наконечник ботинок. Волновался, раскраснелся. Встал! Но, не поддержи дед, упал бы. Вместо опоры — нестерпимая боль.

Но, как говорится, лиха беда — начало. Парень теперь уже сам стал подлаживать устройство. К вечеру, опираясь на костыль в руке, довольный, он впервые самостоятельно смог встать на обе ноги, хотя и кривился от боли.

— Пойдешь, пойдешь, — говорила довольная бабушка. — В двадцать лет сиднем сидеть долго не сможешь. Состаришься быстро, а нам тебя еще женить надо.

— Пойду! Тресну, но пойду! Мне бы вытерпеть попервоначалу.

Лида с племянником крутились вокруг стоявшего Вадима.

— Фантастика! — воскликнула она. — Правда, Димка? — обратилась молодая тетя к молчавшему племяннику.

Дед стоял с затуманенными от слез глазами.

— Слышал я, — говорил он, — в Москве делают такие протезы, что не отличишь по виду, какая нога настоящая. Надо писать письмо в НКВД, у них ты потерял ногу.

«Напишем! — воодушевился простой мыслью Вадим. — А я уже расстался с мечтой, что смогу ходить без костылей».

Этим же вечером Вадим заступил на службу. В колхозной кладовой — амбар с полками, как в магазине, возле двери на гвозде висело охотничье ружье 16-го калибра. Под ним на полке лежали заряженными десять патронов. Харитоныч, как звали бригадира, пояснил:

— Три заряжены крупной солью против пацанов и баб, если добровольно не покинут ток; три заряжены заячьей дробью, если злоумышленниками окажутся невооруженные мужики, в четырех сидят жеканы, это против вооруженных бандитов. Сын ходил на охоту, бил даже волков. Теперь вот только память и осталась, — прослезился он, — может быть, и не пригодится.