Александр Авраменко - Багровый дождь

— Товарищ командир полка, когда в первый раз с немцами схлестнулись, остался с ранеными. А нам велел дальше идти.

— А на рации кто?

— А, так это Васька Петров. Радист наш.

Я уже закипаю.

— Где ваш Петров?!

Боец приподнимается и кричит:

— Васятко, иди сюды! Тебя танкисты требуют!

Через пару минут подползает маленького роста боец. Огромный ящик рации за его спиной едва ли не больше самого.

— Лопатка есть?

— Чаво?

— Ты мне не чавокай! Лопатка сапёрная, спрашиваю, есть?

— А то!

— Быстро рой яму. Да куда ты!!! Лёжа рой, снег мягкий!

Через пять минут мы уже в подобии снежной норы. Навинчиваю антенну на ящик передатчика, включаю.

— Первый, я Берёза. Координаты — 32–17. Осколочным. Огонь!

С журчанием над нашими головами проходит первый снаряд. Чуть погодя доносится звук выстрела, а затем на том берегу вспухает бело-чёрным облаком разрыв.

— Правее 02. Огонь!

Всё-таки наводчик у меня классный. Да и сам я неплох. Второй снаряд заставляет умолкнуть один из дотов. Добавив для верности ещё пару снарядов по тому же месту, переношу огонь на другие координаты.

Через полчаса артобстрела небольшой проход расчищен, доты подавлены. Через Васятку вытаскиваю к себе в нору комбатов, и приказываю им ползти через реку. Пока одним батальоном. Именно ползти, а не орать «Ура» и ломиться в полный рост. Пусть гораздо медленнее, зато целее будешь.

Через два часа томительного ожидания наблюдаю, как у вкопанных на том берегу надолбов, вдоль берега, возникает чёрное пятно. В бинокль различаю, что это один из бойцов на том берегу машет шапкой. Отлично. Перебрались. Стреляю в воздух зелёной ракетой. Это знак, чтобы окапывались и ждали остальных. Отправляю следующий батальон. А через полчаса ещё один, последний. Сам ползу вместе с остальными. Рядом сопит маленький радист. Я тем более пробираюсь не по прямой, а немного зигзагами. Мало ли чего.

Уф! Вот и берег. Тщательно осматриваю береговые укрепления немцев через линзы трофейного «цейса». Красиво! Четыре дота мы накрыли. А вот ещё два молчат. И колючки тут полно. Наверняка мины понатыканы. Что же делать-то?

Немцы шли строем пеленг. Классически. Девятками. По три. Каждый следующий бомбардировщик чуть позади переднего. Если смотреть снизу — углом. Этакая косая колонна из двадцати семи машин. Прерывистый звук их двигателей рвал слух находящихся на земле лётчиков.

— Почему мы не взлетаем?

— Не знаю, Саша. Начальство категорически запретило. Говорят, чтобы не привлекать внимания раньше времени к аэродрому. Мол, пока потребности нет.

— Потребности нет?! Да я когда в Севастополь ездил последний раз, на меня как на врага народа смотрели! Немцы город в щебёнку превращают, а мы тут отсиживаемся…

В словах молодого лейтенанта была горькая правда. За три месяца, которые лётчики находились в командировке, они сделали по одному вылету. Тому самому, испытательному… Да и в остальных авиационных частях творилось непонятное — складывалось впечатление, что командование осаждённого гарнизона просто не знает, как использовать имеющиеся у него самолёты…

Пилоты каждый день ломились к начальству, требуя выпустить их в небо, а Дзюба отговаривался приказом генерала Петрова, угрожая расстрелом пытающимся самовольно взлететь…

Между тем с каждым днём обстановка на фронте ухудшалась: в марте месяце с треском провалилась попытка советских войск вернуть Крымский полуостров. Погибло очень много людей, потеряны сотни танков и орудий. Всё это негативно сказалось на моральном состоянии севастопольцев.

Столяров просто не понимал причин происходящих неудач, особенно если учесть, что прошлой осенью они наголову разбили немцев под Москвой. В апреле было затишье, если можно так выразиться, а в начале мая началось…

Под Севастополем появился четвёртый авиакорпус немцев под командованием самого Вольфрама фон Рихтгофена. И всё…

С пятого мая в воздухе непрерывно висели бомбардировщики и истребители врага. Сотни тонн бомб падали на укрепления и город. Малейшие попытки подняться в воздух пресекались немцами очень жестоко — в соседней эскадрилье из десяти взлетевших «ЛаГГ-3» назад не вернулся ни один самолёт.

Впрочем, никто этому не удивлялся — не зря аббревиатура «ЛаГГ» на всех фронтах расшифровывалась одинаково — Лакированный авиационный Гарантированный Гроб. Как правило, лётчик этой перетяжелённой машины совершал полёты до первой встречи с врагом. Потом — факел в небе, очередь по парашюту, и на землю опускался прошитый пулями труп. Даже устаревшие «ишаки» и «чайки» пользовались гораздо большей популярностью у авиаторов, чем этот монстр…