Геннадий Евтушенко - Люди одной крови

А Михаил серьёзный, обстоятельный. А рассказывал о своих военных приключениях так, что дух захватывало! Так и слушала бы! Сурово говорил. Но иногда припоминал и смешные истории. И такое там бывало! Тогда скорбные морщинки на его лице разглаживались, и он светился озорной, почти мальчишеской улыбкой. Страшное и смешное рядом! Частенько он иронизировал над собой, не геройствовал. Когда было страшно, рассказывал, как дрожали его коленки, как не мог он дрожащими пальцами свернуть самокрутку. И это делало его простым и близким человеком. «Какие они разные, – думала Наталья, сравнивая Жорку с Михаилом, – а в то же время в главном одинаковые. Как родные братья».

Наконец нашла она оправдание и своему желанию поговорить с Кутузовым: «Ничего странного в этом нет. В конце концов, не зря же и я руку приложила к зачислению Михаила в Жоркин батальон. Приложила и бросила на произвол судьбы. Полякову не до него, и так забот полон рот. А вдруг не всё так хорошо складывается? Ведь как бывает: тихо, тихо, а потом – бац! Ну, миленькие, идите сюда! Как это красноармеец Кутузов из маршевой роты исчез? Почему в Сталинград не попал, где каждый человек на вес золота, а в тылу песни распевает? Кто позволил?» Распалила так саму себя Наталья и подумала: «Встречусь с Михаилом, поговорю с ним, выясню всё и успокоюсь». Так она себя уговорила и причину для встречи придумала.

Через несколько дней сержант Наливайко вечером, когда бойцы все на месте и отдыхают, прибыла в расположение первой роты для согласования с Сорокиным времени и места медицинского осмотра личного состава. Конечно, бойцы видели военфельдшера Наливайко много раз. Но то было днём, во время занятий или в столовой. То другое дело. А вечером… В расположении роты… Это уже вроде и не военфельдшер, вроде другой человек – женщина. Просто женщина. Истосковавшиеся по женской ласке мужички сразу притихли. Шумок прошёл: «Пошла, пошла… Чо ей ночью надо?» Хоть и не ночь ещё, но тут и в семь темно. А дело к девяти. «Чо ей надо?».

Сорокин удивился было визиту, но вопрос решили быстро, и он проводил Наталью до выхода, попрощался. Взглянул на подчинённых, строго взглянул: цыц, мол! Что уставились? Бойцы успокоились. Не пошёл провожать, значит, правда, по делу приходила. Ничего интересного.

А Кутузова Наталья не увидела. Расстроилась, но как-то и успокоилась: «Нет так нет». Как камень с души упал. Подошла к калитке, здесь он её и окликнул:

– Наталья Александровна!

А разговаривать-то оказалось не о чём.

– Как дела? Как освоился? Как ребята? Как командиры?

– Всё хорошо. Ребята хорошо. Командиры хорошо. Уважают. Служба идёт.

Так вот поговорили минутку ни о чём, и она ушла.

Побрёл к дому и Михаил. Он был раздосадовал. Думал-думал о встрече с Натальей, встретились, а говорить нечего.

Он не заметил, как стоявший в окружении сослуживцев метрах в десяти от них Одесса, восхищённо глядя вслед Наталье, протянул:

– Вот это цаца… Куда там Циле Мишкиной…

С этими словами тихонько отошёл он в тень сада, легко перемахнул через хлипкий штакетник и бесшумной воровской походкой устремился за Натальей. А она, как и Михаил, была расстроена разговором с ним. И когда на плечо ей легла мужская рука, радостно обернулась:

– Миша?!

И тут же радостная улыбка сменилась удивлением – прямо перед ней расплылось в ухмылке незнакомое мужское лицо.

– Не Миша я, не Миша. Но тебе будет даже лучше, чем с Мишей.

Она хотела закричать, но он уже закрыл ей рот ладонью, бормоча:

– Тихо, ципа, тихо. Всё хорошо будет. Хорошо. Не шуми только. А то плохо будет.

Он тяжело дышал, одной рукой зажимая ей рот, а второй судорожно сжимал подол форменной юбки, стараясь задрать её к поясу. Наталья пыталась вырваться, но боец, хоть и был небольшого роста, оказался крепким парнем. Больно двинул её плечом в грудь, прижав к забору, так что она пошевелиться не могла, и пытался поцеловать в губы. Наталья уклонялась, крутила головой, с ужасом глядя в его обезумевшие глаза. Наконец каким-то невероятным усилием ей удалось повернуться к нему спиной. А он, обхватив её сзади, с силой сжимая груди, страстно шептал в самое ухо:

– Ну шо ты, ну шо ты? Ципа, ну в сам деле? Ну шо ты? Хорошо будет! Ну…

Не успел Одесса закончить фразу. Какая-то неведомая сила схватила его за шиворот, оторвала от земли и развернула. Сашка и не сообразил сразу, что произошло. Увидел только ствол огромного тополя, стремительно наезжающего на него. Так со всего маху и въехал Сашка в этот тополь. И сполз вниз по стволу, размазывая по белой коре кровь и сопли. И остался лежать кулем у его подножия.