Богдан Сушинский: Власов: восхождение на эшафот

Впрочем, и эти чувства незаметно развеялись, уступив место каким-то призрачным видениям прошлого, столько раз спасавшим его в погибельном омуте камеры смертников. Вот и сейчас он вновь оказался где-то там, в июльском предвечерьи волховских лесных болот… [3]

…Лишь на закате дня командарм и его личная повариха, походно-полевая жена Мария Воротова [4]открыли для себя, что хуторок, который они заметили еще издали, с вершины какой-то возвышенности, на самом деле является окраиной деревни. Как оказалось, обе улочки этого затерянного посреди болот обиталища человеческого петляли между грядой лесных холмов, а по широкой луговой долине были разбросаны еще десятка три усадьб – безлюдных, словно бы вымерших.

Каким образом основатели деревни оказались в здешних местах и каким чудом выживали в этой беспросветной глуши, наверное, так навсегда и останется одной из тайн бытия. Однако недели блужданий по здешним местам убеждали генерала, что, скорее всего, первожителями ее тоже были старообрядцы, к коим затем примыкал всякий беглый, неприкаянный люд, между хуторянскими усадьбами которого неохотно оседали потом лесники и лесозаготовители, а также по воле сверху присланные фельдшеры, учителя и прочие сельские специалисты.

Покосившаяся изба оказалась заброшенной, но, судя по всему, недавно ее уже обживал кто-то из солдат-окруженцев, поскольку между полуразрушенной печью и глухой стеной была устроена лежка из хвойных веток и сена, а на самой печи виднелись почерневшие от крови бинты.

Поскольку никаких признаков немецкого присутствия в деревне не обнаруживалось, смертельно уставший генерал тут же завалился на лежку и на какое-то время замер, так что не ощущалось даже его дыхания. Присев рядом, Мария стащила с себя армейскую телогрейку и привалилась спиной к стене, причем так, чтобы краем глаза наблюдать за открывавшимся через разбитое окно участком проселка.

Из рассказов встреченных ими окруженцев Мария уже знала, что опасаться нужно не столько немцев, которые обычно легко обнаруживают себя, сколько появившихся в каждом селе бойцов самообороны, поскольку те изгоняют окруженцев из сел, а командиров и политработников то ли сами убивают, то ли арестовывают и сдают немцам. Некоторые отряды уже даже начали действовать, как партизанские, только, прочесывая окрестные леса, истребляли при этом не немцев, с которыми у них были налажены контакты, а красноармейцев, чтобы те не подступали к селам. Поэтому-то «самооборонцев» сами местные справедливо называли «немчуриками».

Еще утром «командармская» группа, состоящая из штабистов и бойцов комендантского взвода, насчитывала около сорока человек, но после боя с немцами, попытавшимися окружить их у заброшенного лесопункта, с Власовым осталось трое: Мария, раненый в ногу телефонист Котов и водитель Погибко [5]. Отстреливаясь, они прошли через болото и, после долгих блужданий, наткнулись на какой-то лесной хутор, скорее всего, старообрядческий. Здесь они разделились: водитель с раненым бойцом, которому нужно было промыть рану и сделать перевязку, направились к домам, а Мария с генералом еще около часа брели по едва приметной проселочной дороге, пока не обнаружили эту хижину.

С трудом поднявшись на свинцово тяжелые, распухшие от блужданий ноги, Мария подошла к двери и, слегка приоткрыв ее, осмотрела окрестности. Ближайшая усадьба виднелась всего метрах в ста пятидесяти. Несколько минут женщина напряженно наблюдала за ней, пытаясь определить, обитаема она или нет.

– И что там просматривается? – услышала позади голос генерала.

Прежде чем ответить, Мария еще раз прошлась взглядом по безлюдному подворью.

– Пока никого не вижу, тем не менее нужно идти, чтобы раздобыть хоть немного еды. Иначе подохнем с голоду, как многие наши.

– Как очень многие, – мрачно подтвердил Власов, все еще оставаясь на своем «сеновале». – Сейчас поднимусь, и пойдем, в стремени, да на рыс-сях…

– В эту, крайнюю избу, я пойду сама, по опыту знаю, что так легче что-нибудь выпросить. Если ничего не выклянчу, дальше, в глубь села, вынуждены будем идти вдвоем. Но попозже, как чуть-чуть стемнеет. Иначе опять придется отстреливаться от «немчуриков».

– Притом, что в пистолете остался всего один патрон, – проговорил, словно во сне простонал, командарм. Теперь он жалел, что выбросил оставшуюся без патронов винтовку.

Мария вернулась к нему, опустилась на колени на расстеленную шинель и провела рукой по его давно не бритой щеке. Она все еще любила своего генерала. Перед людской молвой, перед совестью своей, перед самим Господом она представала женщиной, которая не чином этого мужчины прельщалась, а по-настоящему любила его. И это право – оставаться рядом с любимым человеком, она отстаивала, проходя через косые взгляды и насмешки, околоштабные сплетни, зависть медсанбатовских девиц и давно спроституировавшихся штабных связисток.