Богдан Сушинский - Власов - восхождение на эшафот

– Впрочем, к этому разговору мы еще вернемся после венчания. Вам хотя бы известно, что своим согласием на этот брак нас благословил сам рейхсфюрер СС Гиммлер?

– Вот как?! Я этого не знал.

– Согласие было испрошено моим братом, штандартенфюрером Фридрихом фон Биленбергом, который очень жалеет, что не может присутствовать на нашем бракосочетании. Кстати, ни со своей первой супругой, ни с армейской женой Марией Воротовой вы ведь не венчались, разве не так, мой генерал генералов?

– Не венчался, это уж точно.

– В таком случае, будем считать эти браки недействительными, – рассудительно сказала Хейди.

Венчание происходило прямо в конференц-зале отеля «Ричмонд», в присутствии полковника Крёгера, капитана Шрик-Штрикфельдта, нескольких офицеров из местного отделения СД и полевой жандармерии. Причем сразу же бросалось в глаза, что Власов не пригласил на этот ритуал ни одного из своих русских генералов. Разве что по ту сторону двери томились от безделья два адъютанта. А небольшое застолье Хейди храбро завершила тостом: «Я здесь для того, господа, чтобы в душу каждого из вас, и, прежде всего, в душу своего супруга, главнокомандующего войсками КОНРа генерал-полковника Власова, вселить веру в то, что новая, Великая Европа будет создаваться в военно-политическом союзе немецкого и русского народов!»

Офицеры многозначительно переглянулись. Они знали, что недавно с Хейди встречался ее брат штандартенфюрер Фридрих фон Биленберг, который стал одним из самых доверенных людей Гиммлера, поэтому-то и восприняли тост супруги главкома КОНРа, как новое веяние в штабе рейхсфюрера СС.

А затем была их брачная ночь – изумительная по своей нежности и неповторимая, как сама жизнь. Нет-нет, в их отношениях она была не первой, однако невеста сумела отыграть ее на подмостках брачного ложа, как великая актриса – в своем прощальном спектакле.

На следующий день она уехала, оставив Власову несколько адресов в разных районах Чехии и Германии, по которым он сможет найти временное пристанище и получить хоть какую-то поддержку. Сама она намеревалась вернуться в санаторий, к которому уже приближались американские войска.

Увы, ни одним из «адресов Хейди» Власов так и не воспользовался, хотя несколько дней спустя бывший белогвардеец Жеребков доложил: все усилия добиться разрешения на въезд председателя КОНРа в Швейцарию оказались тщетными. Даже сам он, подданный рейха, разрешения на поездку в Берн, для ведения переговоров, не получил.

Еще одну отчаянную попытку спасти его намеревались осуществить начальник службы безопасности КОНРа Тензоров и адъютант Ростислав Антонов. Уже после американского ультиматума в Шлюссельбурге они явились на квартиру генерала, переодетыми в штатское и с двумя свертками в руках. Выслушав их план, согласно которому они, вместе с опытным пилотом из транспортной эскадрильи РОА, не ушедшим к американцам вслед за Мальцевым, предлагали пробраться на аэродром, где все еще стояло несколько самолетов РОА под совместной охраной ее солдат и немцев, и вместе лететь в Испанию. Наиболее безопасный маршрут для ночного полета уже был разработан.

– Ну что это за маскарад?! – поморщился Власов, развертывая сверток с подобранным по его росту костюмом. – Не буду я ни переодеваться, ни убегать. Буду ждать решения окончательной судьбы всех своих частей.

И только на следующий день, предельно разочарованный в его «обреченном нежелании спасти свою жизнь во имя дальнейшей борьбы», Тензоров признался командарму, что перед самым отъездом штатский костюм для него передала Хейди. И что после появления в Испании его дальнейшим устройством в этой стране занимались бы люди Отто Скорцени.

Когда в штабе 25-го танкового корпуса его унизительно заставили писать приказ о сдаче всех частей РОА советским войскам, Власов вновь с горечью произнес: «Лучше мне все-таки было бы застрелиться!» На что один из офицеров СМЕРШа многозначительно заметил: «О, нет, право застрелиться у нас вымаливают, как величайшую, никому не дарованную привилегию!»

Топоры висельных дел мастеров уже давным-давно отстучали, а значит, сотворение эшафота завершено. Вот только в сознании обреченного каждый височный удар пульса все еще представал ударом эшафотного топора. Повешение… Почему через повешение?! Он ведь сражался. Он – солдат, который и в Красной Армии, и в РОА сражался за Россию, такую, какой он ее видел, каковой представлял себе! Так неужели же он, военачальник, насмерть стоявший со своими войсками под Львовом и Киевом, Москвой и Волховым, не заслуживает, если уж не помилования, то хотя бы смерти, достойной солдата, а не грабителя с большой дороги, с петлей на шее?!