Олег Якубов - Ливанская трясина

В холодильник мне, незваному гостю, заглядывать было неловко, но когда кто-то его открыл, я увидел упаковки с какими-то продуктами, бутылки с водой, соки.

Люди, скрывающиеся здесь от ракетного обстрела, понятное дело, были жителями одного района, друг друга хорошо знали, и если раньше многие друг другу наверняка лишь кивали при встрече, то теперь долгие часы, проведенные вместе их сблизили. В бомбоубежище находилось чуть больше двадцати человек, было душно и жарко. Кто-то уже поругивал власти, которые обещали-де поставить кондиционер, да все тянут, а вот в соседнем бомбоубежище о людях позаботились и там теперь прохладно и «можно сидеть хоть круглые сутки, хоть неделю кряду». Я разговорился с сидящим рядом молодым мужчиной, лет на вид тридцати пяти. Дани почти сразу заговорил о наболевшем. У него свое дело. Так, не весть что особенное, миллион в химчистке-прачечной не заработаешь, но на жизнь, как говорится, хватало и нечего судьбу гневить. Сейчас бизнес стоит, о том, чтобы работать и речи быть не может, да и кому придет в голову в такое время отдавать вещи в чистку или стирку.

— Политики наши большие мастера разговоры разговаривать, да вот толку от этих разговоров — чуть, — сетовал Дани. — Ну посуди сам. Все говорят, что это не война, а только военная операция. Поэтому военного положения не объявляют. Раз не объявлено военное положение, значит, нам не могут назначить какие-то льготы, которые предусмотрены только во время войны. Нам какая всем разница, как это все называется, если мы день и ночь сидим в бомбоубежищах, работать не можем и на что жить — неизвестно. Сейчас вот стали говорить о каких-то компенсациях, которые получат владельцы небольших фирм на восстановление свих дел. Если и дадут что-нибудь, то это будут гроши, они убытки и в малой степени вряд ли покроют. Вот у меня мастерская закрыта, а арендную плату я продолжаю платить и владельцу здания, где я арендую помещение, плевать, работаю я, или нет. В крайнем случае, даст какую-нибудь отсрочку. Впрочем, — вполне даже патриотично и как-то сразу другим тоном заговорил Дани, — главное конечно не в этом, а в том, что этот кошмар больше продолжаться не может.

— Что ты имеешь ввиду? — спросил я его. — То, что сейчас идет война, как бы ее политики не называли, или то, что вообще происходит на севере Израиля?

Надо сказать, что израильтяне народ в целом весьма и весьма политизированный. Считается даже неприличным звонить по телефону без экстренной надобности в те часы, когда по телевидению передают новостные программы. Сказать в Израиле о себе, что я, мол, политикой не интересуюсь, это сильно своему имиджу повредить. Каждый считает себя не просто интересующимся политикой, но и в совершенстве в ней разбирающимся. Израильтяне о себе шутят так: если в обычной стране перед выборами президента кандидатов на этот пост бывает два-три, ну пусть даже десять человек, то в Израиле их никак не меньше пяти миллионов.

Поэтому когда я задал своему новому знакомому вопрос, так или иначе политический, то в ответ выслушал вполне квалифицированный аналитический отчет и также вывод, что если бы к его, Дани мнению прислушались, давно было бы все уже «околь бесэдэр» (с иврита — полный порядок). Дани поведал мне довольно пространно всю историю сложных ливано-израильских отношений, не забыл упомянуть недобрым словом то руководство страны, которое согласилось на поспешный вывод из Ливана шесть лет назад, проявил вполне хорошую осведомленность о сути резолюции Совета Безопасности ООН № 1559 и том, что Совет Безопасности не сумел добиться выполнения собственной резолюции в той части, которая касается разоружения «Хизбаллы». Но долго читать лекцию он не стал и закончил вполне по-житейски:

— Я знаю одно: кто-то все это должен остановить. Вот я практически всю свою жизнь живу на севере, уже много лет — в Кирьят-Шмоне. Ракеты на нас летят постоянно. Я уже не помню, когда этих обстрелов не было. Ну ты скажи, разве это жизнь? И поэтому мы, все, кто живет на севере Израиля, сейчас говорим: мы потерпим, потерпим сколько надо, только вы должны раз и навсегда с этой заразой покончить. Почему весь мир возмущается, что в Ливане гибнут люди, почему весь мир молчит, что в Израиле гибнут точно такие же женщины и мужчины, старики и дети? Когда «Хизбалла» обстреливает нас ракетами, она же знает, что в наших домах нет солдат и нет ракетных установок, что здесь живут обычные люди, которые хотят жить, но не могут, потому что в бомбоубежищах нормальные люди жить не могут и к этому проклятому вою сирен, к тревогам, взрывам ни один нормальный человек привыкнуть никогда не сможет. А сейчас, — с радостной улыбкой закончил он, — пойдем и подышим воздухом, атака кончилась, еще один кошмар пережили.