Богдан Сушинский - Живым приказано сражаться (сборник)

Когда наконец наступил рассвет, немцы и полицаи снова осмотрели все плато. Громов слышал команды, слышал, как гитлеровцы окликали друг друга и как офицер загонял полицаев в пещеру, чтобы еще раз проверили, не засел ли где-то там партизан.

Вконец продрогший, в отсыревшей, прилипшей к телу гимнастерке, Громов уже даже не помышлял о том, чтобы согреться. Единственное, чего он сейчас хотел – так это достать один из заброшенных за спину автоматов. Полицаи были рядом. Какой-то колченогий детина даже спустился до той крутизны, у которой остановился вчера сам Андрей. И не заметил он Громова только потому, что, уже забравшись на эту полку, Андрей вымостил из каменного крошева небольшой вал, как бы замуровав себя со стороны спуска. Однако слева и снизу он оставался открытым, и с болота его довольно легко могли заметить.

Осторожно высунувшись из-за вала, Громов видел, что полицай внимательно присматривается к скале, и понял: он заметил выступ. Несколько минут полицай даже рассматривал его баррикаду, и все это время Громову казалось, что тот обнаружил его, но не решается ни подойти, ни выстрелить.

Ни один из автоматов снять лейтенанту так и не удалось. Они зацепились друг за друга и уперлись стволами в валун. К тому же Громов боялся насторожить полицая шумом или сорвавшимся из-под выступа камешком, даже вздохом он боялся выдать себя сейчас. Продержаться всю ночь, чтобы так глупо попасться в те минуты, когда каратели уже собрались уходить!

Как только полицейский убрался со склона, Громов, уже будучи не в состоянии больше выдерживать эту пытку, выполз из-под валуна и осторожно перебрался на его место. То ли полицай услышал, как он пробирался, то ли все еще не давали ему покоя валун и выступ под ним, но когда Андрей выглянул из своего укрытия, то с изумлением увидел, что каратель – приземистый мужик лет пятидесяти – стоит в десяти шагах от гребня в полуобороте к нему и смотрит прямо на него.

Теперь полицай уже не мог не заметить Громова. Они встретились взглядами. Глаза в глаза. И по мере того как, выдвигаясь из-за гребня, Громов приподнимался, полицай постепенно съеживался, однако не отходил, а как-то странно оседал, словно врастал в каменистую россыпь ложбины. Громову уже не раз приходилось видеть, как ведут себя несмелые перепуганные люди, когда на них вот так, медленно и неотвратимо, надвигается опасность. Но это был какой-то особый случай.

Винтовку полицай держал стволом вниз и вскинуть ее уже не успел бы. Да и не пытался. В эти минуты он просто забыл об оружии. Он забыл о нем, этот никогда толком не умевший обращаться с винтовкой сельский мужик, которого только страшная прихоть войны заставила взяться за оружие, чтобы потом, вооруженного и обмундированного, швырнуть в свои жернова. Да еще в такой жуткой ипостаси – полицая-предателя.

– Панащук! – донеслось до них с той стороны склона, где находилась пещера. – Эй, Панащук!

– Здесь я! – негромко откликнулся вместо оцепеневшего полицая Громов, уже поднявшись на гребень и целясь полицаю прямо в лицо. – Молчать, – прохрипел ему. – Понял меня? Молчать!

– Да я… – пробормотал полицай. – Я что?..

– Брось винтовку, – негромко приказал Андрей. – Разожми руку, идиот, брось винтовку.

И, так и не дождавшись, пока полицай сообразит, что ему делать, носком сапога несильно выбил ее из руки.

– Ваши уходят? Совсем уходят?

– Ага, совсем, – спустился на корточки полицай, испуганно закрывая лицо руками. Он тоже сделал это совсем по-детски. Точно так же, как принял смерть последний боец его группы Федор Литвак. Вот только одна ладонь Литвака уже была прострелена.

– А там их больше нет? – кивнул он влево, туда, где увидел вчера с десяток немцев, искавших тропинку.

– Тоже ушли. Н-не стреляй ты, ради Христа. Они ж тогда и тебя тоже…

– Ну да, обо мне позаботился! – ухмыльнулся Громов. – О Беркуте слышал?

– Слышал, – почти прошептал тот, усиленно тряся головой. И Громов вдруг уловил, что страх постепенно сменяется у него любопытством и удивлением. – Тебя же и ловят… Но я ж ничего. Я ж тебя не видел, и все тут…

– Эгей, Панащук, ты что, Беркута поймал?!

Громов кивнул.

– Поймал! Вот он!

– Тогда держи его покрепче! – расхохотался тот, звавший его. И все, кто спускался сейчас вместе с ним, тоже рассмеялись.

В это время Громов еле сдержался, чтобы не раскроить автоматом череп Панащука. Он даже мысленно проделал этот страшный удар. И точно так же, почти закрыв глаза, большим усилием воли сдержался, чтобы не нанести ему удар сапогом в висок – сколько раз он прибегал к этому приему в рукопашных, когда приходилось успокаивать таких вот несмелых, оробевших убийц! А сейчас почему-то…