Татьяна Беспалова - Вяземская Голгофа

Летчиков оформили быстро. Они и не возражали. Викентий, во всех прочих смыслах звезд с неба не хватавший, по части шепотков и подпольных реплик был большим мастаком. Всё умел услышать, всё ухитрялся понять. Капитан тихим голосом грозился разметать отделение в щепы. Товарищ же его, напротив, невзирая на явное и сильное опъянение, оставался законопослушным. Если б драться надумали, тогда уж Викентий оказался бы в своем праве и насовал бы обоим. А так, молчком обоих определили в кутузку и оставили в покое до полного оформления. Перед этим с капитана сняли наручники, а зря. Уж и бился он о стены, и сотрясал ручонками решетку. Мелко изваянный, но злой человек и очень неспокойный. Дородство придает мужчине рассудительность и основательность в поступках. А когда мужик телесным размером не удался, то всегда вреден, кусач и неуемен, будто клоп. Это Викентий знал по себе. И сам ростом не удался, но следил за питанием для устранения щуплости. В кутузке шелковый модник снова принялся уговаривать своего командира и уговорил. Тот перестал буянить. Тогда шелковый попытался договориться с Викентием на предмет скорейшего и безпротокольного их освобождения, подмигивал бесстыжими глазами – то левым, то правым, двигал носом, сморкался, ерзал, выдыхал в лицо дорогим коньяком. Тем самым коньяком, остатки которого были обнаружены при досмотре автомобиля. Капитан тем временем лег на скамью, отворотил наглую рожу к стене и, казалось, уснул.

Генерал-баба явилась перед утром, когда морока с протоколом была уже почти завершена. Запах духов мгновенно заполонил дежурную часть. Вот и дождались!

– Верочка-Верочек! – капитан подскочил со скамейки – хорошая чуйка, не хуже, чем у Викентия. Вот шнырок!

– Вера Петровна Кириленко, – веско произнесла генерал-баба.

Потом последовало воинское звание, номер военной части и стук каблуков. Викентий проявил партийную выдержку и препятствовать свиданию влюбленных не стал. Да какое там свидание? Сошлись возле решетки, отделяющей помещение для задержанных от дежурки, за ручки взялись. Пионер и его пионерка – смотреть противно. Разве так за баб берутся? Но Викентий от советов воздержался, потому что при исполнении. Да к тому же генерал-баба почти сразу отстранилась, сморщила нос.

– Фу! Перегаром разит!

– Извини, но коньяк на Шелепихе весь выпили. Пришлось водкой…

– Зачем ты пил?

– Горевал.

– О чем тебе горевать?

– Ты решила снова стать верной женой. Досада! Ты решила, а Костьке твоему все равно, верна ты ему или нет!

Шнырок ерепенился, а генерал-баба всё по сторонам посматривала, остерегалась. А дружок её знай себе поносил всё и вся. Впрочем, в политическом смысле оставался чист. Власть языком не поганил. Поносил только её мужа и горько сетовал на собственную бессемейность. Бесенок! Крутился, скакал, колотился телом о решетку. Смотреть забавно, но слишком уж шумно.

– Ты считаешь мою любовь слабостью! – вопил шнырок, а сам ручонками решетку тискал, вселяя в сердце Викентия тревогу.

Ведь откроет, тварь пронырливая. Коль захочет, так непременно. Викентий привстал, прежде чем к женщине снова обратиться, прикрыл плешь милицейской фуражкой.

– Вы, товарищ парторг…

– Подполковник, – милостиво поправила она.

– Так точно! Не желаете ли пройти непосредственно в КПЗ? Там удобней будет разговаривать.

– Да, пожалуй, – мгновенно согласилась генерал-баба. – А вы, товарищ лейтенант, пока ищите основания для освобождения товарищей.

И для вящей убедительности ткнула пальчиком в грудь шнырка, в то место, где блистали воинские награды. И за решетку вошла важно, будто в президиум поднялась. Любо-дорого посмотреть! Бывают же на свете по-настоящему красивые женщины! Волосы – будто перья Жар-птицы. А глаза! Викентий побаивался пялиться на грудь летчицы в открытую, но, не в силах побороть соблазн, посматривал тайком. А летчик-лейтенант, тот, что речистый и в шелках, хоть и пьяный вдрабадан, не сводил с него глаз, лыбился, будто познал заветное. Чего смешного-то нашел? Сам – обломанная оглобля, недолговечный мотылек, а туда же: в открытую насмехается над блюстителем законности! А летчица мало того, что хороша, но и вообще умная баба. Понимала, куда идет. Знатное тело не шелками-бархатами прикрыла, а подполковничьей формой. Ордена и петлицы – всё напоказ. Да что и говорить, форма сидела на ней лучше, чем на иной кинодиве вечерний туалет. Но под полковничьей формой – просто баба. И этот неуемный шнырок – летчик-капитан, всей компании отважный командир – явно обладал ею, самым конкретным образом обладал. И телом владел и душой. Впрочем, он-то как раз считает, что души у человека нет. Есть что-то там в голове, как бишь его? Ум! Мозг! Да у шнырка и умишка-то не слишком многовато. Да и тот отчасти уж пропит. В такое-то трудное время, когда социалистическое отечество вооружается, готовится к сражениям и победам, он давит автомобилями котов и доводит до обморока юных девиц!