– Теперь уже пусть.
– Поверьте, Гиммлер, я сожалею, что не смогу увидеть, как вместе со Штюльпнагелем вздергивают этого… фон Клюге. – «Фон» Гитлер произнес с такой брезгливостью, словно в дворянской приставке заключалась сама суть мерзопакостности фельдмаршала, которая и привела его к измене.
Но Гиммлер понимал фюрера. Слишком много этих, пишущихся через «фон», собралось в коллекции Фрайслера – Йорк фон Вартенбург, фон Кляйст, фон Шваненфельд, фон Тресков… К сожалению, Тресков – тоже. Этого генерала ему было искренне жаль. Талантливейший генерал. Истинный аристократ. Истинный в отличие от многих, для кого приставка «фон» оставалась всего лишь семейным недоразумением. Он и из жизни ушел, как подобает истинному германскому генералу.
– Таков перст судьбы нашей, – неожиданно подвел итоги его раздумий фюрер. – Оказалось, что мы с вами, наше национал-социалистическое движение должны были пройти и через это.
– Заключенный Фромм, – доложил Родль. Однако Скорцени сразу же подчеркнуто исправил его «ошибку».
– Генерал-полковник Фромм. Входите, генерал, входите.
Переступив порог кабинета Скорцени, бывший командующий армией резерва с победной ненавистью взглянул на его адъютанта: «Здесь меня все еще считают генералом… И вам следовало бы помнить об этом».
– Весьма признателен, господин штурмбаннфюрер, что сочли возможным…
– Садитесь, господин генерал, – подчеркнуто буднично обронил Скорцени. Он встретил бывшего командующего стоя, и это тоже не осталось незамеченным генерал-полковником. – Я задержу вас очень ненадолго. Всего несколько вопросов.
Пока Фромм пересекал довольно просторный кабинет начальника диверсионной службы Главного управления СД, Скорцени успел заметить, как сильно сдал генерал за эти несколько дней заточения. Мощная кряжистая фигура увяла и поникла в плечах, лицо посерело до осенней землистости, а левая, обращенная к нему щека конвульсивно подергивалась.
«Обреченные начинают умирать задолго до восхождения на эшафот, удушая себя петлей животного страха. Лишь немногие доходят до настоящей петли, оставаясь достойными величия собственной казни».
– Я долго добивался того, чтобы мне позволили встретиться с вами. Вы один их тех высоких чинов службы безопасности, кто был в тот вечер на Бендлерштрассе, кто непосредственно подавлял путч… Поэтому вы знаете о моей роли в его… – Фромм замялся, подыскивая нужное слово. Прибегнуть к термину «подавление» он не решился. – …Его пресечении – да, нет?
– Не казните меня своим красноречием, генерал. Я и так чувствую свою ущербность. А что касается ваших просьб, то мне абсолютно ничего не известно о них. Впервые слышу.
Уже взявшись было за спинку кресла, генерал на какое-то время замер и молящим взором уставился на «первого диверсанта рейха». Он не поверил Скорцени. Ему и в голову не приходило, что тот мог вызвать его по собственному желанию, исходя из какого-то своего интереса к его судьбе и вообще к заговору. Единственное, что оставалось несомненным для Фромма, – что его попросту поставили на место.
– Я не собираюсь вести следствие по вашему делу, – продолжал свою психическую атаку штурмбаннфюрер. – Для этого существуют более подготовленные и закаленные – следователи гестапо. Они…
– Это не следствие, господин Скорцени, это издевательство, – едва слышно пробормотал Фромм. Единственное, что оставалось у него до сих пор от некогда самоуверенного генерала Фромма, так это голос – зычный, безапелляционно уверенный. Но Скорцени вдруг показалось, что сейчас он слабодушно отрекался и от своего голоса. Предавал его точно так же, как еще тогда, в ночь путча, а потом во время следствия предавал и продолжает предавать своих единомышленников.
– Мне бы не хотелось, чтобы у вас создавались иллюзии, будто я смогу чем-то помочь вам, господин генерал. Вашим делом занимается специальная следственная комиссия, которую контролирует высокое начальство. Вам это известно не хуже меня.
Фромм заискивающе улыбнулся. Он опять позволил себе не поверить штурмбаннфюреру. На лице генерала не было никаких следов пыток. Зато печать сломленного, униженного зека просматривалась на нем уже довольно отчетливо. «Сломили генерала, – без какого-либо злорадства отметил про себя Скорцени, – сломили старика».
– Я все же надеюсь, что и ваше мнение по делу генерала Фромма будет внимательно выслушано.
– В гестапо с одинаковым вниманием выслушивают всякого – от церковного вора до святого апостола Петра. Только вот сомневаюсь, понадобится ли мне говорить это слово. Следствие, насколько мне известно, ведется вполне объективно.
Читать дальше