Людвиг Ренн - Война

К обеду я почувствовал сильный голод и с аппетитом поел. Я решил, что пошел на поправку. Но на следующее утро мне стало совсем невмоготу. Функе хотел заставить меня что-нибудь съесть. Однако я не мог. И при этом почему-то испытывал сильный страх, и меня трясло от холода. И все же я решил переждать еще один день.

На следующий день я пошел к Ламму. Он отправился со мной в санитарный блиндаж и посовещался с врачом.

Старший лейтенант санитарной службы велел мне снять рубашку и долго простукивал и выслушивал мою грудь.

— Его следует отправить в тыл. Но вы можете оставить его и при роте. Это тоже можно. Используйте хорошую погоду и прекрасный воздух лесного лагеря — это же настоящий санаторий, — а когда я там у вас появлюсь, покажитесь мне еще раз… Это кто еще идет?

Один из наших санитаров вел Бранда. Он выглядел ужасно — из темных глазниц боязливо смотрели на врача глубоко запавшие глаза.

— Это мне уже знакомо, — сказал врач и быстро обследовал его. — Легкие в порядке. Младший фельдфебель может взять вас с собой. Побольше лежите на солнце. Это не так опасно, как кажется. — Теперь у нас уже много подобных случаев, — обратился он к Ламму, — особенно в вашей роте.

— Могут они одни идти в тыл? — спросил Ламм.

— Да, будьте спокойны.

Ламм проводил нас до выхода и сердечно пожал мне руку:

— Отдохнешь в лагере немного, а там посмотрим. Ранцы я вам вышлю этой ночью с вещевой повозкой.

Солнце только что взошло. Идти было приятно.

Я хотел взять Бранда под руку, но он сказал:

— Сам справлюсь.

Так, тихонько, брели мы вдоль окопов, потом — через зеленый луг вышли на дорогу.

Скоро мы устали и присели у обочины. Я был не прочь чего-нибудь поесть. Но мой ранец остался на передовой.

Мы пошли дальше. У ручья стояла заброшенная мельница, утопая в цветущей сирени. Зеленые водоросли шевелились в воде, словцо змеи. Потом мы вошли в лес и побрели вдоль подъездного узкоколейного пути; на насыпи между зелеными листочками проглядывали красные ягоды земляники. Мы опустились на траву, усталые, но счастливые. Потом снова шли и снова садились, и только к обеду пришли в лесной лагерь — прямо как дети с прогулки.

Я имел полное право дать себе волю расслабиться. Но вскоре сам не мог этого сделать. Я читал «Симплиция Симплициссимуса».

Каждое утро мы с Брандом, захватив одеяла, ходили на южный склон, где мягкая трава и молодые сосны. Там мы раздевались. Я заворачивался в одеяло и ложился на солнце. И потел так, что пот капал у меня с кончика носа. Затем я одевался — но не полностью — и забирался в тень. И через некоторое время обычно начинал чувствовать себя очень бодро.

В другое время дня мы лежали среди земляники. Ягод было так много, что мы собирали их вокруг себя, не вставая.

Накануне возвращения роты с передовой мы пошли набрать земляники для Ламма, Хартенштейна и Функе.

Через неделю я совершенно оправился и даже заскучал от бездействия. Старший лейтенант санитарной службы, которому я об этом сказал, покачал головой:

— Наберитесь терпения!

Но я уже больше не считал, что я болен.

Бранд вместе с ротой снова ушел на передовую. Но тут неожиданно поднялась температура у Вейкерта, Яуэра и многих других, и их отправили в тыл. То же самое стало отмечаться и в других ротах: вдруг — температура сорок градусов.

А потом наш полк сняли с фронта, и он длительным маршем был отправлен далеко в тыл, в нетронутые войной деревни, где жители по вечерам пели и играли на гитаре. Марш меня утомил. Бранд, Яуэр и еще некоторые были настолько изнурены, что последний отрезок марша их пришлось взять на пулеметную повозку.

В тылу я снова принял службу в роте.

Мы занимались строевой подготовкой на лугу, когда пришел посыльный из батальона.

— Младший фельдфебель Ренн откомандировывается в ударный батальон. Сегодня в три часа во второй половине дня вам надлежит быть в походной готовности перед батальонной канцелярией.

— Служба в ударном батальоне, — сказал Ламм, — будет для тебя легче, чем в окопах.

Мне это ни о чем не говорило. Во всяком случае я очень смутно представлял себе, что такое ударный батальон.

Перед канцелярией батальона я встретил молодого лейтенанта, нескольких унтер-офицеров и ефрейторов.

— Младший фельдфебель Ренн, третья рота, явился!

Лейтенант щелкнул каблуками и отрекомендовался:

— Линднер.

Я сделал каменное лицо, но какой-то мускул все же, видимо, дрогнул. Лейтенант слегка покраснел: