Людвиг Ренн - Война

Разносчики пищи вернулись без Вольфа. Его в дороге легко ранило.

— Кто будет теперь вторым связным? — спросил Израель.

— Я подумаю.

Может быть, возьму одного из пополнения.

Понемногу светало.

Появился посыльный:

— Тебя вызывает господин лейтенант.

По дороге он сказал:

— Прибыло пополнение. Ну и народец! Кажется, треть уже улизнула по дороге сюда. А уж остальные!..

Я нашел Ламма перед его блиндажом; с ним стоял пожилой младший фельдфебель с безвольным слюнявым ртом и еще человек двадцать.

— Только что прибыло пополнение, — сказал Ламм мрачно. — Сейчас я никого не могу больше посылать вперед в воронки. Этих вот разместить здесь в блиндажах я не смог. Сколько у тебя есть еще мест?

«Теперь младший фельдфебель получит мой взвод, — подумал я. — А ведь он ничего не умеет. По нему сразу видно».

— Значит, их нужно разместить у меня. — Спросить, как распределятся обязанности во взводе, я не решился.

Ламм воспрял духом:

— Тогда получай всех в твой взвод. Младший фельдфебель Зандкорн придается тебе только по делам продовольственного снабжения. Я намерен позже, когда он ознакомится с обстановкой, использовать его иначе — может быть, дежурным фельдфебелем в окопах.

Я поглядел на Ламма и почувствовал себя ничтожеством.

— Могу я здесь же распределить людей? — улыбаясь, спросил я. — У меня там будет хуже.

— Делай, как находишь нужным, — усмехнулся Ламм. Он, похоже, прочел мои мысли.

— Кто-нибудь из вас обучен обращаться с легким или станковым пулеметом?

Откликнулись трое.

— Кто-нибудь еще исполнял особую должность?

Вперед вышел маленький и очень толстый солдат и произнес плаксиво, ужасно медленно растягивая слова:

— Ефрейтор Функе, два года я был ординарцем у командира роты.

— При этом улыбка озарила его широкое, грязное лицо; под носом у него висела капля. Он смахнул ее тыльной стороной ладони. Я не смог сдержаться и рассмеялся, и все кругом засмеялись Тоже, а он еще больше расплылся в улыбке. Должно быть, он расценил наш смех как знак дружелюбия. Я прикинул: «Ему не меньше сорока, к тому же он должен быть исполнительным, раз так долго был при командире роты».

— Вы будете посыльным при мне.

Под вечер я сидел с Израелем и Хартенштейном у того выхода из блиндажа, что в сторону Белой горы. Изредка где-то вдали постреливали. Может, там шли последние бои этого наступления?

Мы бросали кусочки хлеба нашим птицам. Было сухо и пыльно. Молодые листочки березы казались серыми.

Над Белой горой появилось большое облако, похожее на серый зонтик от солнца, и тяжелые капли упали оттуда в пыль.

Хартенштейн наблюдал за всем этим молча; над переносицей у него залегли темные складки. Израель сказал, наморщив лоб:

— Новенькие хорошо относятся к тебе, Ренн.

— Они меня еще совсем не знают.

— Они довольны, потому что ты сделал папу Функе своим посыльным.

Кто-то поднялся по лестнице.

— Здравствуй, Ренн. — Ламм присел к нам. Он был бледен, но выглядел бодро.

— Покажи-ка мне точно, каково положение на Белой горе. Я доложил, что французы засели наверху. Донесение пошло в дивизию, а оттуда сообщают, что мое донесение неверно, что неприятель занимает всю гору.

— Неправда! Видишь окоп между обеими вершинами? Это всего лишь неглубокая канавка. Так это и есть — передняя французская траншея.

— Да, наши с тобой наблюдения сходятся.

— Как же там могут говорить, что у них вся гора? Это просто вранье. Да и наша артиллерия все время обстреливает левую вершину.

Ламм задумчиво смотрел вперед.

— Ты, наверное, никогда не размышлял над тем, как составляются такие донесения? Ведь там, в штабах, даже не представляют, как обстоит дело здесь, на переднем крае.

— Разве они никого не посылают на передовую?

— А ты видел у нас здесь кого-нибудь оттуда? Да и что это им даст? Допустим, сюда заявится кто-то. Что он увидит? Только участки леса и низины. А если мы не захотим ему что-то показать, так скажем: там опасно; или: туда днем нельзя.

— Но ведь части должны точно докладывать о том, как обстоит дело на передовой.

— А они этого не делают.

— Не понимаю.

— Ну, представь себе: воинские части — те, что там наверху, — доложили: французы держат только одну вершину. Тотчас из тыла приказ: взять и вторую. Но это было бы безумием, так как там все равно никому не удержаться, поскольку французская артиллерия может стрелять в окопы, как в корыта с мясом.

— Этого я не могу понять.